Корчак. Опыт биографии. Иоанна Ольчак-Роникер

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ служанка. Но хуже то, что сын привратника заявил, что канарейка была еврейкой.

      И я.

      Я тоже еврей, а он – поляк, католик. Он в раю, а я вместо этого, если не буду говорить нехороших слов и буду ему послушно приносить украденный из дома сахар, – попаду после смерти в какое-то место, которое на самом деле не ад, но там темно. А я боялся темных комнат.

      – Смерть. – Еврей. – Ад. Черный еврейский рай. – Мне было над чем поразмыслить{41}.

      Корчак так и не забыл о том случае. Он описал его пятьдесят девять лет спустя, в гетто, в мае 1942 года, в четыре часа утра, за три месяца до смерти.

      6

      Дом и мир

      Если пробежаться по моей жизни – седьмой год принес мне осознание собственной ценности. Я есть. Я имею вес. Я значу. Меня видят. Я смогу. Я буду.

Януш Корчак. «Дневник», гетто, июнь 1942 года

      В польской мемуарной литературе нет другой такой выразительной сцены столкновения ребенка со своим еврейством, как в рассказе Корчака о смерти канарейки. Ассимилированные евреи, писавшие воспоминания после войны, были благодарны судьбе за то, что выжили, полагая, что после Катастрофы вспоминать давние обиды и унижения было бы мелочностью. Так считала моя бабка. Что есть сил держась за польскую культуру, она запустила защитные механизмы, которые стали работать без ее ведома, упрятали на самое дно ее души чувство стыда за свою инакость. Она твердо заявляла, что в детстве никогда не сталкивалась с антисемитскими выходками. И в то же время рассказывала о драках, которые устраивал во дворе ее воинственный брат Макс, будущий коммунист Максимилиан Горвиц-Валецкий, из-за того что сверстники-поляки дразнили его «жиденком».

      Видимо, еврейство не обсуждалось в доме Гольдшмитов, раз маленький Генрик, которого в грубой форме просветил сын привратника, был настолько потрясен. Родители, вероятно беспокоясь, как бы детей не стали травить приятели, устраняли из жизни иудейские обычаи, заменяли их на польские. В 1941 году, в разговоре с Марией Чапской в гетто Корчак сказал, что не вынес из семьи ни одной религиозной традиции. А бабушка Мила, которая жила с ними и умерла, когда мальчику было четырнадцать лет? Она отличалась «добрым сердцем, порядочностью и глубокой религиозностью» – так говорилось в «Посмертном воспоминании», напечатанном в «Израэлите». Трудно представить, чтобы она не праздновала шабат, не ходила в синагогу, не осыпала внучат подарками и сладостями на Хануку или Пурим. Ничего из этого не проникло на страницы корчаковского дневника. Зато много места занимают описания рождественских пьес – той, которую он ходил смотреть с отцом, и тех постановок, что каждый год разыгрывала на кухне бродячая компания каменщиков. Трудно привести все это к общему знаменателю, охарактеризовать атмосферу, в которой Корчак рос.

      Так неожиданно открывшийся для него черный образ действительности – деление людей на «лучших» и «худших», спасенных и осужденных на вечные муки – был не очень понятен, но СКАЧАТЬ