Судьба человека. Поднятая целина (сборник). Михаил Шолохов

Чтение книги онлайн.

      Через плетень перелезли на гумно.

      – Иди по следу, чтобы один след был, – шепотом приказал Половцев.

      По нетронутому снегу пошли волчьей цепкой, шаг в шаг. Около калитки во двор Яков Лукич прижал ладонь к левому боку, тоскливо шепнул:

      – Господи…

      Половцев указал на дверь.

      – Стучи!.. – скорее угадал по губам его, чем услышал Тимофей.

      Тихонько звякнул щеколдой и тотчас же услышал, как яростно скребут, рвут застежки полушубка пальцы чужого человека в белой папахе, ставшего справа от двери. Тимофей постучал еще раз. С ужасом смотрел Яков Лукич на собачонку, вылезавшую из-под стоявшего на открытом базу букаря. Но прозябший щенок безголосо тявкнул, заскулил, подался к покрытому камышом погребу.

      Домой Хопров пришел отягощенный раздумьем, за время ходьбы несколько успокоившийся. Жена собрала ему повечерять.

      Он поел неохотно, грустно сказал:

      – Я бы зараз, Марья, арбуза соленого съел.

      – На похмел, что ли? – улыбнулась та.

      – Нет, я не пил ноне. Я завтра, Машутка, объявляю властям, что был в карателях. Мне не по силам больше так жить.

      – Ох, и придумал! Да ты чего это ноне кружоный какой-то? Я и не пойму.

      Никита улыбался, подергивая широкий рыжий ус. И, уже ложась спать, снова серьезно сказал:

      – Ты мне сухарей сготовь либо пресных подорожников спеки. На отсидку я пойду.

      А потом долго, не слушая увещаний жены, лежал с открытыми глазами, думал: «Объявлю про себя и про Островнова, пущай и их, чертей, посажают! А мне что же будет? Не расстреляют же? Отсижу года три, дровишки на Урале порублю и выйду оттель чистым. Никто тогда уж не попрекнет прошлым. Ни на кого работать за свой грех больше не буду. Скажу по совести, как попал к Аштымову. Так и скажу: мол, спасался от фронта, кому лоб под пули подставлять охота? Пущай судят, за давностью времен выйдет смягчение. Все расскажу! Людей сам я не стрелял, ну, а что касаемо плетей… Ну что же, плетей вваливал и казакам-дезертирам, и кое-каким за большевизму… Я тогда темней ночи был, не знал, что и куда».

      Он уснул. Вскоре от первого сна оторвал его стук. Полежал. «Кому бы это приспичило?» Стук повторился. Никита, досадливо кряхтя, стал вставать, хотел зажечь лампочку, но Марья проснулась, зашептала:

      – Либо опять на собранию? Не зажигай! Ни дня, ни ночи покою… Перебесились, треклятые!

      Никита босиком вышел в сенцы.

      – Кто такой?

      – Это я, дяденька Никита, из Совету.

      Ребячий незнакомый голос… Что-то похожее на беспокойство, намек на тревогу почувствовал Никита и спросил:

      – Да кто это? Чего надо?

      – Это я, Куженков Николай. Бумажка тебе от председателя, велел зараз в Совет идтить.

      – Сунь ее под дверь.

      …Секунда тишины с той стороны двери… Грозный понукающий взгляд из-под белой курпяйчатой папахи, и Тимофей, на миг растерявшийся, находит выход:

      – За СКАЧАТЬ