Ничего не сказал. Милый, почтительный Оливье… Слишком милый и слишком почтительный. В детстве и юности отец постоянно ругал и одергивал его, а мать, наоборот, превозносила до небес. Она до сих пор смотрела на него снизу вверх. Совсем не так, как мы с Эммой. Ее сын… Оливье был ее сыном. Она возвела его на пьедестал. Мальчик давно вырос, и это почитание тяготило его, однако он никогда ей об этом не говорил. У моего брата не было животной энергии, присущей Эмме. В жизни он всегда плыл по течению. Был более ласковым, чем моя сестра, более чувствительным. Я любила его круглое лицо, которое так и осталось пухленьким, несмотря на то что он уже начал седеть. Оливье предложил встретиться сегодня после ужина. Он будет в наших краях и хотел бы зайти повидаться с нами. Я сказала, что, конечно, пускай приходит. И ни слова о Малькольме. Но я знала, что он постоянно о нем думает, день и ночь. Единственный раз, когда Оливье поехал с нами в больницу, он побледнел как полотно. У него задрожали колени. Упав на стул рядом с кроватью, он закрыл лицо руками. Молча, без слез и всхлипываний. И долго сидел не шевелясь. Как и я, Оливье несколько ночей провел перед компьютером, собирая информацию о коме. Как и я, теперь он знал о ней даже больше, чем нужно. Риски, последствия, продолжительность… Эндрю ничего не хотел знать, он попросту слушал, что говорит доктор, и довольствовался этим, но мы с Оливье собирали информацию, питались ею. Мы оба знали, что первая неделя комы является решающей: если Малькольм не умрет в первые семь дней, у него появится шанс выйти из этого состояния. В первую неделю он не умер. Теперь прошло уже почти три недели. Три недели комы. Но потом… Потом? Больше всего я страшилась EVC – хронического вегетативного состояния, когда пациент находится в коме, но открывает глаза, дышит автономно, однако так и не приходит в сознание. Я боялась, что мой Малькольм превратится в маленькое пассивное существо – пустое, лишенное голоса, похожее на марионетку. В больнице я уже видела таких пациентов – не проснувшихся по-настоящему, с открытыми неподвижными глазами, усталыми лицами, мертвым взглядом. С ними все разговаривали громким и четким голосом, как обычно говорят со стариками. Они не реагировали.
Я сказала Оливье, что полиция по номерному знаку вышла на супружескую пару из Оранжа по фамилии Секрей. Сказала, что других новостей от фликов у меня пока нет и это ожидание невыносимо. И вдруг слова полились из меня рекой – настоящий бурный поток по телефону. Я заплакала. Рассказала Оливье, что мне порой кажется, будто я схожу с ума, что я не знаю, как жить и держаться дальше. Что мой брак летит в тартарары. Что мне хочется убежать куда-нибудь, но я прекрасно знаю, что никогда так не поступлю. Если что-то не случится, причем очень скоро, это будет конец. Конец всему. Я никогда раньше не говорила так с братом. Он очень сдержанный человек. Наверняка моя откровенность привела его в замешательство. Однако он отреагировал на удивление спокойно. Сказал, что любит нас – Малькольма, Эндрю, Джорджию и меня – и думает о нас. Мне вдруг вспомнился день, когда у нашей Титин случился сердечный приступ. Еще вчера она была
СКАЧАТЬ
