р-на. Ходил трамвай от здания госбанка, путь его пролегал там, где теперь газоны разбиты. А так, как была только одна колея, – то, естественно, как и на железной дороге, здесь были частые разъезды. Часть прибывших пассажиров, имевшая намерение переправиться через пролив, пересекала улицу и выходила на «Широкий мол». Для тех, кто хоть как-то ориентируется в кружевах улиц и площадей Керчи, сообщаю, что Широкий мол – это площадь, принадлежащая сейчас Керченскому морскому порту. Территорию мола дугообразно окружали небольшие ларечки, за ними располагалась металлическая ограда с воротами. Если бы не здания, да ларьки Широкого мола, то можно было приезжему, через полсотни шагов от станции, видеть водные дали Керченского пролива. Широкий мол – это морские ворота Керчи. Не было тогда морской переправы и паромов, соединяющих крымский берег с Кубанью. Был «Широкий» с причалом. К нему два раза в дневное время швартовались колесные пароходы – «Чехов» и «Островский». «Островский» был чуть длиннее «Чехова». Топились они углем, паровые машины приводили в движение широкие колеса с узкими лопастями, а те, в свою очередь, заставляли двигаться пароход. Чиханье, шварканье, водные брызги, гудок – все, поехали! На открытой палубе этих чудо-судов громоздились горы пустых ящиков и огромных плетеных корзин. В них Кубань привозила в Керчь овощи, фрукты, мясо, птицу, рыбу. Благодаря этому Керченский рынок был самым обильным и дешевым в Крыму. На ящиках и прямо на палубе сидело множество народа. Цветистые платки, широкие ситцевые юбки, крепко сколоченные женские фигуры, так отличающиеся от худосочных городских. Мужчины в кубанках, с усами. Загоревшие лица, широкой кости руки и ноги. Женщины щелкали семечки, показывая крепкие белые зубы. Слышался мягкий малороссийский диалект русского языка. Говор кубанцев отличался от разговорной речи керчан. Но и сам керченский диалект напоминал чем-то разговор одесситов. Здесь говорили: «мило», «риба», «бички», судак назывался сулой, помидоры – «помадорами» и т. д. Вместо слова фонтан – говорили «фонтал», да еще почему-то с французским прононсом. И еще, существовали две разницы вместо одной, при том – обе, почему-то, большие. Ругаясь, к оскорбительному слову добавляли слово «кусок». Получалось, примерно, так: «сволочи кусок», «мерзавца кусок», «дурака кусок». Я до сих пор не понимаю этих «кусков». Скажем, почему кусок дурака, а не целый дурак? Где грань между целым и куском?
В первый раз с этим благословенным городом я познакомился тогда, когда речь моя не была доступна пониманию взрослых. Просто родители мои бежали от коллективизации, а потом и от голода, из благодатных черноземных районов России, прихватив с собою и меня. Что я тогда вынес из знакомства с ним, пребывая на территории двора по Кладбищенскому шоссе, нынешней улице Мирошника. Говорили родители, что траурная музыка, сопровождавшая умершего в последний путь, всегда вызывала у меня плач. Потом
СКАЧАТЬ
