SOLNЦЕЛЮБ. Шесть повестей для кино. Порфирий Лавров

Чтение книги онлайн.

      Через неделю дорожку эту проследят по искореженной боевой технике – и технику эту в срочном порядке заменят новой. Но кто проследит путь, оставленный в душе? Тем более что заменить ее нечем! Но это – через неделю. А тогда…

      Тогда мелькнула мысль (или, наоборот, застряла) – о громоотводах: какой идиот их тут понатыкал притягивать со всей округи молнии?! И вместе с ней – почти восторженное: п…ц! В смысле «Всё! Приплыли! Хана! Конец! Амба! Крышка! Труба! Песенка спета! Полный абзац! Капут! Каюк! Кранты! Кирдык!» – но ёмче и по-матерному. Авторы настаивают, что годного для обозначения такого чувства прилично-литературного выражения не существует.

      А напоследок – отчаянный крик души:

      – Господи! Обойдется – на Лейле женюсь! Пронеси-помоги!

      Около самого Изделия тоже работали люди.

      Шаровая молния замерла перед краем брезента, которым был закрыт лубянско-рижский детский рынок, повисела в раздумье – и нырнула под полог! Посветила оттуда, стала подниматься кверху – и сгинула! Может, исчезла совсем, а может, только затаилась, перевалив через край опалубки.

      Долго никто не шевелился: все ждали, ждали, ждали…

      А, собственно, чего?

      В этом-то и вся закавыка!

      Потому что если жахнет – то «п…ц!» в том самом смысле, а если нет – то и ждать нечего, делай свое дело.

      Но никто не делал.

      Все стояли неподвижно, как и Дмитрий Павлович, и думали похожие мысли, – вполне объяснимое явление, с чисто психологической точки зрения. Но это самое, объяснимое, было общим необъяснимым для всех.

      Потом немножко отпустило. Начались ахи и охи, смех и хохот – все, как полагается в таких случаях. А когда вдруг выяснилось, что ни одна машина не может завестись, то восприняли это известие даже с радостью и пошли-потопали к бараку пешком, вместе, под ударившим с новой силой (каким-то даже тропическим) ливнем, десять километров, мокрые и грязные снаружи и высушенные и выжженные изнутри.