– Пуховая перина? – закончил за нее Литвинов. – Я же говорю, мещанка…
Кровь бросилась Рите в лицо, и она на мгновение задохнулась, но никто этого не заметил, потому что входная дверь снова отворилась, послышалась торопливая и слишком громкая иностранная речь, на которую и Архипов, и Литвинов невольно обернулись. Архипов узнал иностранца из музея. Под мышкой он держал велосипедный шлем, а за спиной у него был навьючен большой рюкзак. Он долго тыкал пальцем в меню и объяснялся с официанткой. В этих объяснениях, происходивших большей частью на английском, проскользнули, тем не менее, два русских слова: «окрошка» и «селедка».
Сделав заказ, он прошел в глубину зала к самому большому столу и, скинув рюкзак со своей горбатой спины, плюхнулся на диван. Усевшись, он принялся вращать глазами, осматриваясь с выражением дружелюбного любопытства, которое вообще свойственно путешественникам, особенно иностранным. Это выражение как бы сообщало сразу две вещи: во-первых, что хозяин его, не имеет предрассудков и потому готов найти приятное и интересное во всем, что ему случится увидеть, узнать или попробовать, а во-вторых, что пока его удивляют и радуют все те признаки цивилизации, отсутствия которых в душе своей он опасался.
На лице Литвинова тоже появилось особое выражение. Оно было инстинктивным ответом русского лица – иностранному, и возникло само собой, без всякого участия Литвинова. В углу его рта дрогнула и замерла маленькая морщинка снисходительного презрения.
Архипов вдруг почувствовал скованность и даже робость, словно присутствие этого иностранца в лосинах чем-то могло его стеснить.
А иностранец, продолжая свой дружелюбный осмотр потолка и стен, вдруг остановил взгляд на их столике. Он, видимо, узнал Риту, потому что лицо его сразу оживилось. Он высоко поднял руку и помахал. Рита кивнула, тогда иностранец выбрался из-за стола, цепляясь длинными ногами за диваны и стулья, и направился к ним. Остановившись рядом, он что-то быстро заговорил. Обращался он преимущественно к Рите, но его глаза, пробегавшие по всем лицам попеременно, и всем одинаково улыбавшийся большой и влажный рот как бы подразумевали, что разговор относится и к ним.
На вид ему было чуть больше сорока. Черные с проседью волосы немытыми сосульками свисали до плеч. Его лицо, узкое и скуластое, задубело от загара, и словно покрылось пылью.
Робость Архипова только усилилась. Это была дремучая робость китайца перед белым человеком с его европейским костюмом и цивилизацией, робость перед тем, что буйабес лучше щей, а круассан лучше калача. К тому же, не считая отдельных слов, он почти ничего не понимал.
По смущенному взгляду Светы он догадался, что она испытывает тоже самое. Литвинов улыбался, положив подбородок на кулак, а маленькая морщинка в углу его рта делалась глубже. Одна только Рита, похоже, чувствовала себя свободно. Цвет ее лица снова стал матовым и ровным.
– Что он хочет? – спросил Архипов у нее.
– Навязать СКАЧАТЬ