А ей, Евдокии, куда деваться, спрашивается?! Торговаться за такое не станешь, не на базаре, вот и отдала, сколь старая ведьма-повитуха просила! Той не впервой младенцев нежеланных губить! Ну вот, кто б знал, что чудийка именно такое для своего обряда запросит?! Савушка бы не увидал, ему такое не надобно, может и здоровьем повредиться!
Подумав, Евдокия брезгливо сморщилась, обратно завернула младенца, потом отыскала в клети старый короб, он получше корзины-то будет. Ладно! Чего в жизни не бывает, а им – лишь бы впрок! Елизар-то Григорьич поди здоровьем совсем плох, того и гляди помрёт, а старшие братья Савушку и оберут, он ведь младшенький, а те ушлые, здоровые! Как тут Евдокии не вмешаться?! Анфиса про лавочника Антипа сказывает, что помогла тому чудийка, дела выправила, может и здесь подсобит! А грех какой в том, что человек себе лучшей доли желает?! Коли есть в том грех, так заради Савушки Евдокия его на себя примет!
Вернувшись к себе в комнату, Евдокия тряслась от холода и пережитого в клети, и снова забралась в постель. Но заснуть всё равно не смогла, всё думала, думала, вот уж и часы в большой зале пробили три часа, Анфиса прошоркала ногами по коридору, видать пошла хлеб ставить… А Евдокия так и не сомкнула глаз. Пора вставать, Савушку будить!
Осеннее пасмурное утро было пока только на часах, потому что за оконными стёклами была видна всё та же ночная промозглая муть. Савушка сонно щурился на лампу, которую Анфиса поставила на большой стол в кухне – сегодня завтраком его кормили не в столовой, как обычно, а в кухне, где витали странные густые запахи, пахло кислой капустой и ржаным хлебом. Он морщился, то и дело доставал из кармана халата надушенный носовой платок и подносил к носу.
Наконец Анфиса подала на серебряном подносике кофейник с маленькой фарфоровой чашечкой, сахар и сливки. Савелий Елизарыч предпочитал начинать утро «по-европейски», за кофием.
– Савушка, ну что это, – сетовала сидевшая рядом Евдокия, – Рази так можно? Этакая дорога предстоит, а ты – кофий! Что там того кофию – с напёрсток! Каши надо поесть, али там, ещё чего основательного!
– Евдокия Захаровна, какая каша! – Савелий махнул на няньку платком, – В эдаких ароматах у меня теперь и кофе наружу просится!
– Ничего, матушка, – тарахтела меж тем Анфиса, живо собирая в дорогу Савелию увесистую корзинку с провиантом, – Вот, я с утра пирожков напекла ему, горяченькие ещё, завернула в плат тёплый, молока налила, яичок крутых! Ещё всякого, ничего, в дороге проголодается, да и поест!
Савелий Елизарович, допив кофе, поднялся и отправился к себе собираться. Он сам редко когда вступал в разговоры с прислугой, а уж Анфису он и вовсе считал недалёкой и глупой. Снова внутри заворочался тот самый «червячок сомнения» – не зря ли он это всё затеял? Вон СКАЧАТЬ