– Отдыхаешь, доча? Опять же, отдыхать в доме получше! Да и темнеть скоро будет. Электричеству вырубили уж год как. Свечу тебе принес, – вырос как гриб из-под земли дед в выцветшем плаще. – Я тебе так скажу, ты лучшее из дому не выходь, жёлтые шары безобидные для местных. А ты чужачка. Почем зря че приваживать темень. Откуда та темень, мне немыслимо. Но шо нечистое то дело – зуб положу, – дед сдвинул набекрень суконную шапчонку, нахлобученную будто на чучело, и по-рачьи уставился на на ногу Риммы. Та, вспомнив, что в тисках, напыжилась:
– Помогите, там у дома грабли видела. Может, поддеть доски – вот тут, самой никак.
– Ой, девка, вот я старый дурень, опять же, надо Глашу позвать, подсобить.
– Какую, на хрен, Глашу? – взревела Римма. – Нога немеет.
– Так целителка, самое то, опять же, – насупился старик обиженно. Но за граблями пошел, сгорбившись. Приподнял инструмент, в руках остался черенок.
– Беда дело, Фекла что могла путное оставить после себя, одна поруха, ох-ох. Стар я, помощник никудышний. Опять же, темень, – дед вполоборота попятился к калитке, – а свечу возьми. Второпях вернулся, поставил оплавленный огарок в алюминиевой закопчённой кружке. Крикнув из-за забора:
– Глашу упрошу, она подсобит.
Старик зашуршал полами плаща и исчез среди деревьев.
Дождливая морось увлажнила лицо, смочила губы. Римма проклинала аварию, после которой она стала неповоротливой как беременный утконос. Боль в голени и лодыжке становилась нестерпимой, в мышцах жгло и немело одновременно. Железный корсет на болтах в спине, казалось, заговорил металлическим голосом: «Ха-ха-ха, оперативник, прогуливаешь посещение пенсионного фонда». Римма откинулась назад из последних сил, превозмогая страх потерять сознание, дёрнулась, как дельфин, выброшенный разбушевавшейся волной на берег. Раздался мерзкий треск. Хрясть-хрусть. Нога на свободе. Огромная заноза торчит из штанов.
Римма вырвала щепку, сдержала слезы.
– Зря выдрала, голуба.
Девушка в странном кафтане из ткани, похожей на сукно, поверх сарафана сизого оттенка зашла в калитку. Поставила в сетчатой авоське на землю трехлитровую банку молока. От тары парило. СКАЧАТЬ