опаской из-за изгородей. Верховые в черных кафтанах кружились среди толпы, чуть не давя конями зазевавшихся, шумно рассекая воздух, стегали чудными нагайками – к концу были вплетены у кого мех, у кого прутья, оттого нагайка выглядела, как помяла[7]. Темные фигуры, всадники дюже устрашающего вида, ведали своим делом хорошо, и ведали, что один их вид вызывает оторопь. Далеки они были от изначального понимания монастырского братства – вернее, адово войско, служители кромешной тьмы. Доходили вести до донского казачества о неслыханном по части жестокости разгроме Великого Новгорода, об убиенном год назад митрополите Филиппе, призывавшего царя Ивана проявить милосердие и вступившего в разногласия с приверженцами опричнины. Да казачеству особо дела до этого не было, пусть тешится их владыка на свой лад, а казаки – вольный народ степей. Сколь бы настойчиво Москва ни пыталась нагнуть и подчинить себе этот своенравный народ, ничего из этого не выходило. Вооруженные конфликты хоть и остались в прошлом, но, памятуя о них, Москва свое рвение ограничивала, но в то же время требовала исполнять службу на границах на основе хоть и вольного, но договора, и строго следила, чтоб блюли честь в данном слове. Однако вот это нынешнее шумное вторжение настолько казалось оскорбительным, что все от мала до велика вскипели от негодования. Дозволительно ли себя так вести, злоупотреблять гостеприимством? Сила есть – ума не надо? К чему лезут на рожон? И их ли дело вмешиваться, а тем паче кроить на свой лад заведенные порядки вольного казачества? Да, вольного, ведь о вмешательстве уговор ни единого слова не содержит. Да, накануне случилось лихое, но общинно на Кругу сами порешат, как быть с казнокрадами, дык еще доказать требуется, вызнать все резоны, на то он и Круг. Митяй открыл им глаза на лиходейство, но перегнул с опричниками! Коли московиты желают присутствовать или добавить в обвинение какое свидетельство, энто можно. Но вот так – не дело! Мужики, очнувшись, выхватывали сабли, становясь строем плечом к плечу, крепко врастая ногами в родную донскую землю, и начальная оторопь в лицах сменилась на решительную готовность дать отпор чужакам, которые явились явно со своим уставом в их «монастырь». Площадь под палящим солнцем закипела единым справедливым гневом. Даже напуганные девки, женщины с детьми перестали хаваться за изгородями и выпрямились в горделивой осанке – казачка тебе не пугливая козочка, она скорее бодливая коза, своего и своих в обиду не даст, в один ряд с мужиками встанет и саблей управляться умеет не хуже любого казака.
Вперед выступил Митяй и зычным голосом обратился к казакам:
– Братья!
– Московитый мордофиля тебе брат! Тьфу ты, потатуй, – брезгливо сплюнул на Митяя один из казаков.
Атаман, не обращая внимания, продолжил:
– Ныне година иная, а мы заскорузли! Наша служба может принести нам большую выгоду, в кажный юрт, в кажный курень! Москва…
При упоминании Москвы сутолока сызнова задвигалась, зашумела. Митяй, видя, что простым словом не унять, перешел
СКАЧАТЬ
