тебя одной? Что ты не можешь позволить себе заболеть или просто лениться, что ответственность гонит тебя прочь от собственного дитя, ведь надо и заняться домашними делами и работой, в то самое время, когда твой ребенок нуждается только в одном – в спокойной и счастливой матери. Постоянный страх в голове, чувство бесконечного одиночества – сжигали мое материнское счастье. Мы выживали в условиях тотальной экономии, но главное было не наличие или отсутствие средств. Самым главным было ощущение не полного, «ущербного» нашего закрытого мира. Мира, в котором есть только мы вдвоем. На фоне благополучных матерей на детских площадках я чувствовала себя дворняжкой, собирающей крохи любви, отверженной этим миром и поставленной в условия выживания. Я не могла позвонить матери и спросить совета, как уложить ребенка спать или чем лечить вдруг возникшую аллергию. У меня не было отца, способного просто покатать детскую коляску, подарив чувство защищенности и преемственности поколений. Не было мужа, которого я ждала бы с работы с радостью или укорами, не важно – просто плеча рядом. Полная свобода позволяла мне жить самостоятельно, неся ответственность за каждый мой шаг. Это ощущение ответственности я потом пронесу через всю свою жизнь. Ответственность заняла свой трон и сковала мою внутреннюю свободу, заставив придумать «правильную» жизнь для себя и Киры. Потом я задумалась, гораздо потом, лет через пять после рождения дочери – а в чем выражается моя любовь к ней? В распорядке дня? – у нас был строгий режим, в постоянном желании соответствовать придуманной роли хорошей матери? Когда я ее просто обнимала, не думая о делах, работе, не походя, а по-настоящему, проживая весь спектр материнских чувств?
Первая странность ее поведения, была обнаружена однажды утром, через три-четыре месяца после рождения. Кира проснулась и молча лежала в своей кроватке – разглядывая свои маленькие пальчики, щупая ладошки. Потом, меня уже не удивляло, что при пробуждении дочь не плакала, ничего не просила, просто сидела в кроватке, занимая себя сама. Она вообще была идеальным младенцем, развивалась соответственно возрасту. Хорошо спала, не капризничала, так что эти тихие пробуждения я списывала на спокойный темперамент и отличное здоровье.
Кира рано начала говорить, все понимала с полуслова, в полтора года уже читала выученные детские стишки, бегала на горшок и вовсю рисовала.
Рисованием она была готова заниматься в любое время суток, я не помню ни одной детской игрушки, которую дочь любила бы больше, чем простые карандаши или восковые мелки.
На полу я расстилала большие куски ватмана и оставляла Киру ползать по полу, вырисовывая загогулины и черточки, из которых впоследствии складывались ее первые рисунки.
Эту идиллию нашей маленькой семьи, когда дочка ползала и рисовала, а я могла спокойно заняться домашними делами, часто сопровождали внезапные истерики. Кира вдруг бросала с силой карандаш и заходилась в громком плаче, весь ее вид указывал на внезапное
СКАЧАТЬ
