пешком. Ненавижу автобусные остановки с тех пор, как мать оставила нас с братом на одной вот из таких же и велела никуда не уходить, пока она не вернётся. Как сейчас помню, мы прождали её до ночи. Замерзли и боялись бродячей собаки, которая ошивалась поблизости и хищно поглядывала на нас. Я подбирал мелкие осколки кирпича и ледышки, которые находил под лавкой на остановке, и бросал в собаку. Она рычала и скалилась, но не уходила. Брат промочил ноги в талой луже, ему нравилось протыкать тонкие наледи палкой, ломаясь они приятно хрустели. Мне было пять, Дамиру (тогда ещё его звали Дима) – три года. Я помню, как надвигалась темнота, и как над остановкой тускло засветил фонарь, когда из ларька с противоположной стороны дороги вышел мужчина. Он приблизился к нам с братом, спросил, как зовут, спросил, где наша мать, угрюмо потоптался на месте, молча выкурил сигарету и велел идти за ним. Мы с братом так продрогли и устали, что тут же согласились. Мы плелись довольно долго дворами, мужчина нас не торопил, шел молча впереди и всё время курил. Наконец пришли к какому-то дому с крыльцом и выкрашенной синей краской металлической дверью. Мы зашли внутрь, и мужчина попросил нас подождать в коридоре на раскладных стульях. Сидеть на них было неудобно, сиденье подо мной всё время проваливалось, не давая опереться о спинку, так что приходилось балансировать на краешке. Дамир опустил голову на деревянный подлокотник и тут же заснул. Мне тоже хотелось спать, но не получалось угнездиться на стуле. Кажется, я заплакал, но негромко. Скоро к нам подошла женщина в синей форме с погонами. Странно, что я запомнил столько подробностей про остановку, но совсем не запомнил лицо той женщины в форме, вместо лица – пустое место, картинка из ужастика. Женщина подняла брата на руки и велела мне идти за ней. Она привела нас в комнату, сняла с нас верхнюю одежду, и положила спать на кровать с тонким матрасом, через который чувствовались пружины. Я уснул, как только голова коснулась тощей подушки. Проснулся как будто сразу, но за зарешеченным окном уже светало. Услышал в коридоре голос матери. Брат тоже проснулся, открыл глаза и, испугавшись незнакомой обстановки, пронзительно заверещал. Тогда дверь открылась и вошла мать. Глаза у неё были сердитые, а под нижними веками грязные размазанные потёки теней и туши для ресниц. Она схватила на руки заплаканного Диму, принялась трясти его и одновременно ругать меня. Я долго не понимал, в чем провинился. Потом до меня дошло, что я не должен был уходить с остановки с незнакомым мужчиной, потому что могла случиться беда. Какая ещё беда с нами могла случиться я тогда не сообразил. Теперь-то, конечно, ясно… Всё стало понятным со временем.
Мне было пять лет, а брату три. Он ничего из этого не помнит. Когда я рассказал ему эту историю про остановку, он усмехнулся и сказал, что я половину выдумал. Мол, в пять лет невозможно запомнить столько подробностей. Может быть, он и прав. А может, наша память устроена по-разному. Например, Дима совсем не помнит нашу мать. У него теперь другая – мачеха, но для него она давно стала родной. Жизнь брата началась заново
СКАЧАТЬ
