охватить – хотя бы внутренним взором – деятельность предприятия в целом, вынужден довольствоваться своим маленьким кусочком, и в этом смысле наша, как говорят теперь, производственная система представляет собой один гигантский конвейер. То, что конвейер этот не вытянут в пространстве, как например линия сборки автомобилей, не меняет существа дела: монотонность как результат воспроизведения одного и того же действия в течение многих часов, дней, месяцев и лет, типична для всех нас, даже тех, кто повторяет не одно элементарное действие – скажем, наматывает катушки индуктивностей, – а и целый, пусть небольшой, круг деятельности – рассчитывает, чертит, деталирует, переносит на кальку, бегает с «листками изменений», испытывает, снова чертит или – как я – руководит отделом. Неизбежное в машинном производстве разделение труда неумолимо, как ростовщик, с методичностью каждодневных восходов и закатов предъявляет нам векселя, которые мы оплачиваем скукой, раздражением, болезнями или (по меньшей мере некоторые из нас), признав свою неплатёжеспособность, погружаемся в долговую яму алкоголя. И что здесь надо сделать, чтобы исправить положение, я не знаю: при всех наших благих намерениях не может один человек – от начала до конца – изготовить например трактор и потом, любуясь и наслаждаясь плодами труда своего, поставить его на краю поля и провести ровную, чёрную, бесконечную борозду, ощущая в руках податливость умной и чуткой машины. И если уж нечто подобное я могу хотя бы вообразить в отношении трактора или автомобиля, то что можно сказать о наших «изделиях», которые в принципе не предназначены служить человеку, а лишь только в случае самого страшного могут стать довольно таки, скажем прямо, ненадёжной защитой. Я, во всяком случае, в них не верю. Не стану отрицать, что по натуре своей я пессимист, и всё что было сказано выше, представляет мою собственную точку зрения, а что касается употреблённого мной местоимения «мы», то в него я включаю лишь трёх-четырёх своих друзей и, может быть, ещё сотню-другую знакомых-сотрудников, чьи высказывания дают мне для этого некоторые основания; и даже когда я говорю «все мы», я опять имею в виду только эту – в общем-то достаточно представительную, говоря языком статистики, – выборку. Не знаю – не помню – был ли я пессимистом всегда – в двадцать, в тридцать лет, – или это результат действия того закона, который гласит, что длительно переживаемые эмоции – состояния – становятся свойствами (а с эмоциями мне действительно не повезло – и тут уж ничего не поделаешь) но что я пессимист последние десять лет, с тех пор как погибла моя жена, не подлежит сомнению. Кроме того, я, кажется, не совсем здоров, и всё это вместе взятое в какой-то мере извиняет меня, тем более что обстоятельства смерти моей жены так тесно связаны с моей работой. Мой друг Бахметьев, будучи в некотором смысле моим антиподом, настойчиво убеждал меня и продолжает убеждать своим
СКАЧАТЬ
