Тамиздат. Контрабандная русская литература в эпоху холодной войны. Яков Клоц
Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу Тамиздат. Контрабандная русская литература в эпоху холодной войны - Яков Клоц страница 35

СКАЧАТЬ встретилась с приехавшим в Советский Союз Робертом Фростом263. В 1964 и 1965 годах, когда со времени ее последней поездки в Европу в 1912 году прошло более пятидесяти лет, Ахматова удостоилась зарубежных литературных премий в Италии и Англии, которые ей разрешили принять. Но в 1966 году уход Ахматовой был воспринят русской диаспорой, прежде всего, как кончина дореволюционной русской культуры. После гибели Мандельштама в пересыльном лагере под Владивостоком в 1938 году, самоубийства Цветаевой в Елабуге в 1941‑м и травли Пастернака, в 1960 году приведшей к его смерти, Ахматова осталась единственным поэтом из великой четверки Серебряного века, о которой писала в стихотворении 1961 года «Нас четверо» и в «Поэме без героя»264. Несмотря на то, что более пятидесяти лет – то есть бо́льшую часть своей жизни – она жила и работала в стране, разительно непохожей на ту Россию, какую знали и помнили эмигранты, они все же воспринимали Ахматову как «свою»; и лишь после публикации «Реквиема» в тамиздате в 1963 году на Ахматову за рубежом начали смотреть иначе.

      Поздравляя Ахматову с 75-летием, Юрий Трубецкой, эмигрант сомнительной репутации, попавший на Запад во время войны, писал:

      Ахматовой исполнилось 11 июня 75 лет. Что за вздор! Ей не 75 лет, а столько, сколько было тогда, когда блистательный мэтр символизма Вячеслав Иванов наклонился над ее узкой рукой и сказал: «Поздравляю вас, эти стихи ваши – событие»265.

      Трубецкой, вероятно, хотел сделать комплимент «вечно юной» поэтессе, но приведенную фразу заимствовал из изобилующих домыслами и искажениями мемуаров Георгия Иванова «Петербургские зимы», чрезвычайная популярность которых за рубежом могла сравниться только с негодованием Ахматовой, – настолько Иванов исказил факты ее молодости, особенно те, что касались ее отношений с Гумилевым266. Через неделю после смерти Ахматовой Николай Моршен, еще один поэт второй волны эмиграции, сокрушался:

      Я не поклонник ее (в том смысле, в каком считаю себя поклонником Пастернака, Мандельштама и Заболоцкого), но, конечно же, люблю и ценю ее стихи. С ее уходом кончился Серебряный век – век богатырей!267

      Неготовность некоторых эмигрантских критиков смириться с тем, что Серебряный век кончился гораздо раньше, чем им бы хотелось, равно как и скрытое нежелание признать, что Ахматова как поэт выжила в России после революции, отвечали установкам русской диаспоры, стремившейся оправдать эмиграцию как гражданский и даже героический поступок, а не просто бегство, – и как только «Реквием» вышел за границей, он бросил вызов подобным попыткам самооправдания и самоопределения эмиграции.

      «Реквием», состоящий из текстов, написанных с разницей в несколько лет, а то и десятилетий и лишь позднее объединенных под одной обложкой, был «соткан» из «бедных слов» тех, чьи жизни и имена навсегда исчезли268. Именно поэтому Георгий Адамович отметил, что «Реквием» – «книга, не располагающая к оценке формальной» и что «вклад в русскую историю заслоняет значение „Реквиема“ СКАЧАТЬ

<p>263</p>

См.: Reeve F. D. Robert Frost in Russia. Boston: Little, Brown, 1964. P. 83–84. Встреча Ахматовой с Фростом происходила на даче профессора Алексеева в Комарове.

<p>264</p>

«Веселиться – так веселиться! – / Только как же могло случиться, / Что одна я из них жива?» (Ахматова А. Поэма без героя. Ann Arbor, MI: Ardis, 1978. С. 23).

<p>265</p>

Трубецкой Ю. Об Анне Ахматовой // Русская мысль. 1964. 23 июня. Как и многие эмигранты второй волны, Трубецкой (он же Юрий Нольден) в 1930‑е годы отбывал заключение в ГУЛАГе, а позднее сотрудничал с нацистами. После войны выпустил в Париже две книги стихов (в 1954 году – «Двойник», в 1962‑м – «Терновник») и писал для эмигрантских изданий.

<p>266</p>

Иванов Г. Петербургские зимы. Париж: La Source, 1928. С. 66–67. По словам Ахматовой, когда в 1910 году она впервые посетила «Башню» Вячеслава Иванова, тот, выслушав ее стихи, сказал: «Какой густой романтизм!» – «что по-тогдашнему было весьма сомнительным комплиментом» (Ахматова А. Записные книжки Анны Ахматовой (1958–1966) / Сост. К. Н. Суворова, с предисл. Э. Герштейн. Torino: Giulio Einaudi Editore, 1996. С. 80). См., например, письмо Ахматовой Алексису Ранниту, эстонскому поэту и переводчику, работавшему в библиотеке Йельского университета: «Мне было приятно узнать, что Вы держитесь того же мнения, что и я, относительно Георгия Иванова… И, следовательно, мне не придется, прочтя Вашу работу, еще раз испытать ощущение, описанное в последней главе „Процесса“ Кафки, когда героя ведут по ярко освещенной и вполне благоустроенной Праге, чтобы зарезать в темном сарае» (цит. по: Чуковская Л. К. Записки. Т. 2. С. 706). Еще один эмигрант, чьи мемуары вызвали гнев Ахматовой, – Сергей Маковский, в прошлом редактор «Аполлона», где она публиковала ранние стихи. См. Маковский С. Николай Гумилев по личным воспоминаниям // Новый журнал. 1964. № 77. С. 157–189; Маковский С. На Парнасе Серебряного века. Мюнхен: Центральное объединение политических эмигрантов из СССР, 1962. В один год с изданием «Реквиема» в Мюнхене Маковский выпустил сборник собственных стихов под тем же названием: Маковский С. Реквием. Париж: Рифма, 1963. Наконец, Ахматова была не согласна с тем, что написал в предисловии к собранию сочинений Гумилева Глеб Струве, будущий издатель ее «Реквиема» (Струве Г. Н. С. Гумилев. Жизнь и личность // Гумилев Н. Собр. соч.: В 4 т. / Сост. Г. Струве, Б. Филиппов. Вашингтон: Виктор Камкин, 1962–1968. Т. 1. С. vii–xliv).

<p>267</p>

Письмо Моршена Струве от 13 марта 1966 года. Gleb Struve Collection. Box 108. Folder 10. Hoover Institution Archives, Stanford University.

<p>268</p>

«Хотелось бы всех поименно назвать, / Да отняли список, и негде узнать. // Для них соткала я широкий покров / Из бедных, у них же подслушанных слов» (Ахматова А. Реквием. Изд. 2‑е, испр. автором, с послесл. Г. Струве. Мюнхен: Т-во зарубежных писателей, 1969. С. 20).