Бог, которого не было. Красная книга. Алексей Френкель

Чтение книги онлайн.

      – Как… как это произошло? – спросил я его.

      – Аннигиляция, – пожал он плечами.

      Не знаю, как это – пожать плечами – удалось пианино, у которого не было даже канделябров, но ему это удалось. А после того, как он пожал плечами, я спросил:

      – Ей… ей было больно?

      – Нет, – ответил мне Николай Иосифович. – Все произошло мгновенно. Вспышка света и ветер. Скрипка и немножко нервно.

      А потом он отошел к окну и закурил, хотя раньше я его никогда с сигаретой не видел. Ну я ж говорю: он был очень расстроен. И я спросил его:

      – За что он нас так мучает?

      Николай Иосифович повернулся ко мне и усмехнулся траурно-черными клавишами:

      – Этими вопросами надо задаваться в конце жизни.

      Сейчас, похоже, самое время. Конец жизни – через два часа и восемнадцать минут. За что ты нас так мучаешь? Ты – это Бог. Ну если ты, конечно, вообще есть. Ну а через два часа и восемнадцать минут – вспышка света и ветер. Вернее, уже через два часа и семнадцать с половиной минут.

      Потома не будет. И мультика тоже

      Это я, конечно, так – для красного словца. Ну про вспышку света и ветер. Убьют меня совсем не так. Но и это не важно. Вернее, важно, конечно, но не очень. Результат-то одинаков. А вот что важно – это успеть все рассказать. И еще важно: потома не будет. Оставшиеся мне два часа и семнадцать минут закончатся, а потома не будет. Похмелье, может, и будет, даже наверняка, а вот потома – не будет. Но это я сейчас понимаю. А тогда – тогда я надеялся. Как и она, кем бы она ни была. Дашей, не Дашей или Недашей – но она надеялась. На этот самый «когда-нибудь» и на тот самый «может быть». Верила. Ну в то, что если собрать все яйца в корзину – то покажут мультик. Как и миллионы других верующих в тебя. Они же тоже в это верят – ну что, когда игра закончится, ты покажешь им мультик. Ты – это Бог. И что будет прекрасный загробный «потом». Хер. Потома – не будет. Николай Иосифович, тот который «Беккер», это прекрасно понимал. Он докурил, затушил окурок о свою переднюю ножку и сам себе захлопнул крышку. Мол, разговор окончен. И перестал быть. Вместе с татуировкой «Бога нет». А вместе с татуированным фортепьяно перестала быть и бабушкина квартира на Соколе. И Москва. Зато опять стал быть Иерусалим. И лужа. Та, что до того, как мир перекосило, всегда жила на Дорот Ришоним, 5, а сейчас обитала на Дорот Ришоним, 7. И в ней еще время отражалось. Кстати, о времени: когда лужа замерзла – время тоже замерзло. А когда Николай Иосифович в сердцах хлопнул своей крышкой – мол, пойми уже, идиот, потома не будет, – лед разбился. Ну и время снова пошло. Но как-то неровно, волнами. Время – его штормило. И лужу тоже. И меня тоже штормило. Нас всех троих штормило. В унисон. Ну потому что опять подул мусорный ветер. А от этого ветра пошли волны на луже. Да еще и теплый снег начал падать. И девятый вал. Видели у Айвазовского? Ну вот с лужей та же херня случилась. И со мной тоже. И со временем. Часовая стрелка вцепилась в минутную, и их вертело то в одну сторону, то в другую; а секундную в какую-то СКАЧАТЬ