Вещая моя печаль. Избранная проза. Станислав Мишнев

Чтение книги онлайн.

      – Расейских, уважаемый абориген. Видишь, – пальцем очертил своё лицо. – Рожа шаньгой. Прораб я. Рожин моя фамилия. Неделю лихоманка нутро выворачивает. Интересуетесь, кому будем строить?

      – А как же, как же! Очень даже интересуюсь! Не каждый день в нашей деревне дома нынче строятся.

      – Заказчик – Гортрамф, из Москвы.

      – Не слышал про таких. Нищий нынче не строится. Строятся те, у кого в кошельке шуршит. Да и знатно шуршит! У нас колхоз двадцать лет как сгинул, доску на гроб не скоро сыщешь. Снимаем с подволоки, как нужда приспичит, тем из положения выходим.

      – Это верно. Колхоза нет, воровать негде, лес – дядин. Знакома мне эта песня.

      – Какая-то нерусь этот… как его, Трамп. Не родственник американскому президенту?

      – Да бес с наганом не разберёт!

      Так началось моё знакомство со строительной бригадой.

      Пошли машины, пошёл свежий, только что сошедший с пилорамы, сосновый брус, везут цемент, тёс, окна, двери. Боже ты мой! Когда я после армии начинал строиться, дал председатель колхоза после посевной неделю – руби сруб, а на место поставишь… почесал в затылке… «Как время будет».

      Почти пять лет строился. Баня, двор, хлевы, погреб, что картошку выкопать, – и то времени нет. Ночами копали. И дровяник ночами колотили. Днём на сенокосе как проклятый жарюсь, ночью с женой (а жена ревёт пуще годовалого сынишки) на себя пашем. «Ты хоть по земле катайся, хоть волчицей вой, а строить буду!» – примерно так не раз ей высказался.

      Смотрю, парни доски под железную крышу стелют. Пилят без приберегу. Прораб к тому времени поправился, эх, говорю ему с сожалением, пилите, как колхозное прежде не пилили. Пускай этот Трамп даже американец, но доски!.. обрезные, без сучка, ровные, пахнут смолой – жалко. Каждая шестиметровая доска на мой расклад полтысячи потянет.

      – Я тебе всю обрезь отдам, – смеётся прораб.

      – Крохи с богатого стола, – ворчу.

      – Он ещё и недоволен, – крякает прораб. – За «спасибо» отдам. А ты замечаешь, старина, что мои парни водку не пьют? А вкалывают как, видишь?

      – Вижу. Похвально.

      – То-то. А в колхозе, бывало, не успели за топор взяться – наливай! Я молодым начинал шабашить, за правду стоял, за честность. Помню, у одной вдовушки матицу тянули, так она корзину к матице привязала, в корзину три бутылки поставила, пирог пшеничный в вышитый плат завернула. Так сказать, по обычаю. Матицу вытянули, водку с пирогом достали, а матицу обратно опустили: мало! Вдова ревёт, а реви не реви – как скажем. Упились до поросячьего визгу. Я по молодости не пил, да и потом тоже, матери слово дал. Вот я ночью сходил один, вытесанный десятиметровый брус (тридцать сантиметров на тридцать, сосна) затащил. Пыхтел часа два. Меня утром из бригады вежливо попросили: не порть нам марку! Нынче ша, не те времена. Давай денежку, водку сами купим.

      Не кричит, не матерится прораб, всё у него продумано, всё наперёд приготовлено.