Жизнь как текст. История – автор – роман. Илона Якимова

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ люблю в процессе написания книг именно поиск слова для обозначения плотности, вещности, материальности ушедшего мира, плотскости ушедших людей, совмещенный с пониманием того, что разрушившийся мир в целом тождественен тому, что остался, хотя местами и наблюдаются серьезные сдвиги. Ключ к пониманию кроется во мнении Воланда о москвичах: «обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… квартирный вопрос только испортил их». Так вот практической задачей писателя и является прояснить тот самый у каждого свой квартирный вопрос.

      И снова процитирую Фрая: «Кроме того, разве не демонстрируют поэзия и беллетристика, что человечество проще понять через человечность, нежели через вечность?»

      Вопрос только в том, как сделать ветхую древность настолько близкой, что она приобретет узнаваемые черты.

      Плечи титанов

      Был он человек самобытный, не чета прочим. (Валентин Пикуль, «Слово и дело»)

      Безусловно, на чем-то надо стоять. Сложность в том, что не всякое плечо годная опора. Развитие жанра шло голова к голове с развитием исторической науки как таковой, что обусловило болезни роста в историческом романе. Как не считалось зазорным выломать барельеф Парфенона и привезти его в Британский музей (чтобы сохранить – и, что интересно, ведь сохранили), не считалось неверным подобным образом поступать с именами и лицами исторических персонажей.

      Особенно выделяется здесь Дюма, вешающий картину на гвоздь. Картина абсолютно не соответствует исторической действительности, зато гвоздь вбит намертво. Собственно, сложно на сегодняшний день отнести Дюма к подлинно историческому роману – скорей, это авантюрно-приключенческий роман в исторических декорациях. Так в странствующем театре шекспировских времен на задник сцены вешалась вывеска «королевский дворец» – и зрителю предлагалось верить, что перед ним действительно дворец. Приключения гасконца растут не столько из фальшивых мемуаров настоящего Д’Артаньяна, сколько из традиции французского плутовского романа, «Гептамерона» и прелестных сплетен Брантома, так мастерски стилизованных в «Озорных рассказах» Бальзака. Мне ближе линия Вальтера Скотта (который, конечно же, изначально Уолтер, и будет не раз упомянут не только как писатель) с его близостью к английской романической традиции, склонной причинять читателю добро посредством исследования внутреннего мира героя, а через героя – и себя самого путем самоанализа и самооценки.

      Филип Сидни в «Апологии поэзии» заявлял, что «лучший из историков уступает поэту, потому что действия или распри, цели, политику или военные хитрости историк обязан перечислять, а поэт же оживляет, присваивая их и переживая». Переживать – да. Но с присвоением есть хитрость, следует понять, как свое, но написать, как чужое, не привнося личных оценок и современной автору морали – если речь идет о давних СКАЧАТЬ