Но базилевс не мог заглянуть, не мог прочитать, потому что не встретились бы они – властитель и жертва – ни при каких обстоятельствах. Проштрафившееся привидение никто не прогонял, его просто не замечали, и уж, подавно, никак не могло оно пересечься с потентатом, даже если бы залило своими слезами весь дворец и пресмыкалось по коридорам с хриплыми криками: «Пожар! Пожар!»
Вот по этому по всему, когда преемника доставили во дворец, он и содрогался, умирал от страха, нырял трусливо в кратковременную кому. Потом выныривал, вдыхал деревянного, неподвижного воздуха, снова утопал – и так до бесконечности. На счастье, триумвират был рядом: три монументальных, словно бы каменных, фигуры – и слово поддержки, и нашатырный спирт.
– Не падайте духом, – в голосе Мышастого рокотал океан верховной власти, – никто не остров, с первого раза всем страшно, а привыкните – весь мир у вас в руках. Мы рядом, а значит, бояться некого, нечего…
Как это – некого бояться?! А базилевса? А палача его, Хранителя с холодным взором?
– Хранитель – раб базилевсу, а базилевс слился с океаном великой пустоты, – увещевал Мышастый, и остальные, Хабанера и Рыжий, медленно кивали головами: да, океан, да, пустота, а главное, слился, слился…
Но постойте, вскидывался он, какой еще океан, какая пустота?! Ведь только вчера базилевса по телевизору показывали. Живым показывали, живым и здоровым… и страшным вдобавок, хуже самой смерти!
Показывали, был грех, не отрицаем… властительные головы покачивались чудовищно, глухо, как у китайских болванчиков. Но то была фикция, запись, на такой именно случай всегда есть в запасе несколько роликов, где базилевс жив, здоров и людоеден по-прежнему, и не даст врагам внешним и внутренним ронять куда попало национальную валюту.
Наследник и верил уговорам, и не верил, и снова верил, и опять колебался. Но трое напротив не теряли терпения, увещевали, доказывали – и холодными жадными звездами сияли на него державные зеницы.
И он все-таки доверился им, не удержался. В самом деле, кто посмел бы при живом базилевсе доставить во дворец преемника? Высочайший растер бы их в порошок, в молекулы, в межатомную пыль. Они триумвиры, но они не камикадзе, не токкотай какие-нибудь, это же так ясно, потентат, о чем тут еще говорить!
Да, хорошо, пусть так, пусть не о чем, он согласен, но тогда возникает вопрос, непременный, последний, главный: что дальше? Вопрос этот он задал не сразу, спросил сначала глазами, лицом, всем телом, и лишь не получив ответа, решился все-таки, произнес вслух:
– Что же дальше?
И СКАЧАТЬ