– Если бы я не согласился, еврей бы сместил меня и поставил другого сенатора. Я мог лишь поднять для них ставку, с чем успешно справился, – ответил Освальд.
Француз отдал патрон Освальду, похлопал его по плечам, опустив голову вниз, он засмеялся и так же резко поднял голову, сделав пару шагов назад. Француз спросил:
– Так что, ты отгадал мою загадку?
– Про «Меня можно порвать, не касаясь рукой»? Да, еще тогда отгадал. Ответ – «обещание».
– Так дай мне обещание, сенатор, что ни один ребенок не пострадает на производстве Ротшильда, – сказал француз.
– Не в моих целях, чтобы кто-то из граждан Ганновера пострадал. Я ведь слуга народа, – монотонно ответил Освальд.
Француз еще пару секунд смотрел Освальду в глаза, и когда понял, что тот не врет, развернулся и начал спускаться по лестнице сената, насвистывая марш Наполеона. Освальд, поправив свое пальто и совсем забыв о сэндвиче, вернулся в кабинет. Он запер двери и сел в кресло.
Закурив сигарету, Освальд подошел к окну, чтобы проветрить кабинет. Подняв темно-алый тюль, он потянулся к ручке и взглянул на площадь. Идет снег… Хотя был ноябрь, такой осенне-холодный.
Освальд вспомнил слова Милы о том, что они еще встретятся. Не проверив свой график, что было ему далеко не в привычку, он вышел прочь из кабинета, как всегда проигнорировав Монику и ее деловой календарь. Выйдя из здания сената, Освальд направился в сторону из центра.
ГЛАВА 2
Освальд с переменным успехом шагал, словно отбивая своими каблуками германский имперский марш по городской брусчатке. Он мимолетом прошел рынок, где на ювелирной лавке висели триколоры, и напротив стоял памятник Вильгельму Первому. Снег все шел и шел, приближалась метель, поднимался ветер, и каждая снежинка будто врезалась с быстротой бритвенного лезвия в поникшие щеки Освальда. Мимо пролетали экипажи викторианского такси с пассажирами на борту. Эти господа и их украшенные в жемчуг фрау, должно быть, спешили домой к камину или от камина в оперу.
Освальд продолжал свой путь по улицам Ганновера. Вечер был довольно светлый из-за миллионов падающих снежинок. Снег отражал свой свет в небо вечно тусклого города, и это напоминало его жителям, что в мире есть и всегда будет капелька добра и света в их жизнях, как этот свет спустился в вечер ноября в Ганновере.
Туфли Освальда, подобно большинству обуви того времени, имели трехсантиметровый каблук, что возвышало и так высокорослого сенатора над другими, но во время метели являлось преградой, так как каблук постоянно скользил. На улице Роттенбург-на-Таубере всегда была большая яма, которая в дождливую погоду превращается в лужу, подобную морю, а в снег – в каток, подобный Ледовому побоищу СКАЧАТЬ