– Не подвели бы бауманцы! Мы-то будем стоять до последнего. – Вглядываясь в сторону шоссе, Богров-старший глубже надвинул на лоб выцветшую пилотку. Егор достал из кармана бинокль, с которым не расставался с первых дней формирования дивизии, и поднес его к глазам.
– Нет, батя, бауманцы не отступят. – Егор грудью навалился на сырой глиняный бруствер.
– А что, ростокинцы хуже бауманцев? А ведь вчера что получилось? Как волной смыло… – Богров-старший бросил косой взгляд на сына. – Чего ты там выглядел, что аж в струнку вытянулся?
– Когда же это кончится? Все идут и идут… Третий день подряд, днем и ночью. Кажется, конца и края нет. И все из разных дивизий, с разных полков.
По шоссе, изрытому оспинами воронок, медленно, с постоянными заторами двигались обозы полуразбитых отступающих частей, санитарные машины с ранеными, за тягачами волочились спаренные прицепы пушек… По обочинам дороги, еле передвигая ногп, с узелками и котомками, вперемежку с солдатами, брели беженцы. Все уходили на восток.
– Чего грудью-то к сырой земле припал? Думаешь, на войне болячки не пристают? – проворчал Богров-старший и кинул сыну охапку пожухлой соломы, которую они ночью натаскали из скирды обмолоченной ржи. – И глядеть в эту дуду нечего, не в театре. Что прикажут – то и будешь делать. – Видя, что сын даже не шелохнулся, словно не расслышал слов отца, Богров-старший уже в сердцах повысил голос: – Кому говорят – слезь! Чего ты, как ячмень, лезешь на веко?! Успеешь еще словить шальную. И не услышишь, как прожужжит суженая-ряженая.
Егор подложил под грудь пук пожухлой соломы, спрятал бинокль, а спускаться в окоп не захотел: там под ногами хлюпала вода. Противно было идти и в прокуренную, душную землянку, где почти на четверть от пола стояла грунтовая вода, а по стенкам плыла опрелая сырость.
Отец протянул сыну кисет. Свернуть самокрутку Егор не успел. Из-за леса, над линией горизонта, по направлению к шоссе, с нарастающим гулом наплывали бомбардировщики. Они шли спокойно, уверенно, словно на учебную стрельбу на полигоне.
– Неужели ударят по беженцам? – сквозь зубы процедил Егор, снова поднося к глазам бинокль.
– В ту войну так не стервенели, – сказал Богров-старший и, пододвинув сыну каску, лежавшую в боковой нише пулеметной ячейки, приказал: – Надень! Не ровен час, полоснут и по нас.
– Это бомбовозы, им сейчас не до нас. – Егор не отрывался от бинокля. – Среди беженцев вижу женщин с грудными детьми. Старики и старушки за руку ведут маленьких.
– Надень, кому говорят!.. – прикрикнул на сына Богров-старший, подсовывая ему под локоть каску.
Отец видел, как намертво сжались кулаки Егора, как на щеках его заходили желваки.
Первые бомбы упали на обочину шоссе, по которой СКАЧАТЬ