Перед уставшими, покрасневшими глазами Сиэла, которые закрылись, предстала фигура высокого брюнета, с неизменной усмешкой на лице и готовым саркастичным комментарием на любую тему. Молодой человек выдохнул и резко открыл дверь особняка. Карие глаза в надежде распахнулись, но Эдварда никто не встретил. В богато обставленной гостиной никого не было.
Там было сумрачно и слишком тихо.
Сиэл медленно шагнул в дом, невольно прислушиваясь, но особняк отвечал ему равнодушием. Он скользнул взглядом по мебели, длинному дивану, нескольким креслам и дубовому письменному столу, на котором стояла только чернильница с пером.
Выйдя из гостиной, молодой человек прошел к деревянной лестнице, рядом с которой была еще одна комната ‒ спальня для гостей с небольшой кроватью, шкафом, большим зеркалом в человеческий рост на двух огромных ножках.
Поднявшись на второй этаж, стены которого были обклеены светлыми обоями, из-за чего, даже несмотря на зашторенные окна, там было еще весьма светло, Эдвард увидел несколько запертых дверей. Подойдя к первой из них, Сиэл обнаружил, что на стене между комнатами висят два портрета.
На первом из них была изображена пара, широкоплечий мужчина с небольшими черными усами в черном фраке и рядом с ним ‒ худенькая женщина в роскошном бархатном платье изумрудного цвета с высоким воротником. Мистер и миссис Моррис. У Мэтью Морриса было доброе лицо, и где-то на задворках сознания молодой человек помнил, что отец Лиама был суровым, но справедливым человеком. Миссис Изабель Моррис была искусной швеей, и мама Эдварда, миссис Джоди Сиэл, всегда была в восторге от того, какие платья Изабель шила на заказ почти всему городу.
Своих родителей Сиэл лишился рано, в результате этого попав в дом своего родного дяди, Эндрю Сиэла, который со своей женой растил его вместе со своим сыном, Паркером. Семья Лиама тоже внесла свою ощутимую лепту в то, чтобы Эдвард не чувствовал себя сиротой.
Три года назад Изабель Моррис скоропостижно скончалась из-за мучившей ее всю жизнь сердечной недостаточности. Мистер Моррис погрузился в тоску и даже начал пить, но его родной брат, живущий в Нью-Йорке, позвал Мэтью к себе пожить некоторое время.
Так Лиам остался в этом доме один, и именно он был на втором портрете.
То, как художник изобразил молодого человека, заставило Сиэла невольно улыбнуться. Это был не тот Лиам, которого знали все, который всегда что-то выдумывал и заставлял окружающих неловко себя чувствовать, а совершенно другой Лиам, которого знали только его самые близкие люди, в том числе и Эдвард. Ни какой ухмылки, а лишь спокойное выражение красивого лица с проницательными черными глазами. СКАЧАТЬ