попасть без записи и без опасной для жизни толкучки, а во-вторых, отстояв много часов на улице, не было гарантии, что ухватишь свой размер или вообще хоть что-нибудь. Да и далеко все эти магазины находились от центра, не наездишься. А тут вон, совсем под боком, десять минут пешком – и Военторг. Этажей много, настоящее раздолье. Молодежь старалась по возможности закупаться именно там, хотя и не обходилось без своих нюансов, ведь товары и всякое военное обмундирование без специальных военных документов не продавали, но Катя быстро научилась, как можно добиться результата, – делала кокетливо-жалостливые глазки и шла к ошивающимся там солдатикам или матросикам, прося помочь. А они что – они завсегда и с удовольствием, и с настроением! Так после нескольких походов и прибарахлилась одной шикарной, с откидным воротником матроской, шерстяной (хоть и чуть колючей) тельняшкой, модным кожаным поясом со здоровенной золотой пряжкой, а в последний момент ухватила даже брезентовый планшет через плечо и матросские брюки-клеш, пусть и мужские, но кто там что особо различит. В один из следующих разов купила пилотку, которая и цветом, и стилем подошла к ее старому легкому пальтецу – шинельке мышиного цвета с двумя рядами крупных золотых пуговиц, – которое папа в свое время привез из-за границы. Да еще, что совсем было неожиданно, ухватила с рук у какой-то тетки в военторговском туалете беленькую польскую водолазку-лапшу. Такими вещами только по туалетам и торговали. Основа гардероба уже и так была, а с этими новыми тряпочками можно было ходить на работу с высоко поднятой головой – не стыдно, есть о чем поговорить и на что посмотреть! Но главное – все сама, на свои кровные, что вызывало у нее невиданное доселе удовольствие, а временами и удивление. Как так, она лично принимает важные решения, самостоятельно определяет, куда пойти, чем заняться и что себе купить! Ни папа с мамой, ни Лидка и даже ни Дементий, а только она сама… Ощущение это было совершенно новое, еще в полной мере неосознанное, неизведанное и абсолютно пленительное. Вот она, взрослая жизнь, вот она, полная независимость, непредсказуемость и свободный полет! Об этом можно было только мечтать, а тут – р-р-раз! – и хоть лопатой эту свободу греби!
Отдел, куда ее определили, находился не в основном величественном здании Гостелерадио, а рядом через дорогу, в переулочке, в маленьком трухлявом домике, половину которого занимали конторы, а половину – недовольные конторами жильцы, которых уже давно обещали расселить по Москве, но что-то медлили. Мужики в шлепках, полосатых пижамных штанах и майках-алкоголичках курили на лестничных пролетах, бурчали вслед припозднившимся интеллигентным труженикам что-то витиевато-матерное, а их супружницы на скамейке у единственного подъезда начинали дотошное обсуждение каждого вышедшего, провожая уходящих с работы дружным шипением. Но жилые квартиры постепенно выкупались, там делался ремонт, и фонд Гостелерадио пополнялся новыми одинаково белыми комнатенками.
Отделу русского языка точно ничего не светило
СКАЧАТЬ
