Суворов закатил глаза, а я не мог придумать ничего иного, кроме как покорно слушать хозяина дома.
– Называется «Собака без ушей», – провозгласил мучитель и продолжил тягуче читать с натянутой дрожью в голосе. —
О горесть! о беда! свирепы души
У датска кобеля отрезали вмиг уши.
Тоскует, плачет пес,
Пришло мне спрятаться в дремучий лес;
Как я таким уродом
Предстану пред народом?
На этом месте Хвостов вдруг вгляделся в листок и усиленно заморгал. Потом сконфуженно сказал, сбавив голос и покраснев щеками:
– Покорнейше прошу прощения, господа, но дальше еще не придумал. Обещаю доделать в самое ближайшее время и обязательно прочту вам.
– Скорее мне самому впору отрезать себе уши, – пробормотал Суворов вполголоса, а вслух воскликнул: – публика желает видеть твои творения, отточенные до высшей степени сияния. Так что умоляю, не спеши. Пусть пока наш гость прочтет что-нибудь еще от своих гениальных знакомых.
Я, как назло, не мог вспомнить ни одного стиха, хотя пытался изо всех сил. Так бывает именно тогда, когда пытаешься что-нибудь усиленно вспомнить. Вертится, зараза, на языке, а наружу вылетать не желает.
– Вы вспоминайте, а я пока прочту вам еще одно, – с радостной улыбкой сказал Хвостов, перебирая бумаги. Суворов погрозил мне кулаком, а я был готов провалиться под землю.
– А, вот, нашел! – выкрикнул Хвостов и тут же начал читать:
– Название «На самого себя»! А вот и сам стих:
Поэт, который век с Пегасом обходился
И в рифмах возглашал земель дальнейших весть,
Сорокалетний, он, желав на лошадь сесть,
Садясь, не совладал и – до смерти убился.
Я едва сдержался от смеха. Хвостов принялся дальше копаться в бумагах и чтобы удержать его от дальнейших декламаций, я был готов читать стихи Агнии Барто про бычка на досточке или игрушечного мишку со сломанной лапой. Но в это время внизу снова послышался шум и голоса нескольких людей.
– Нет, только не это, – скривился Суворов. – Снова эскулапы ни свет ни заря пришли терзать хромого льва. Иди, Митя, задержи их.
Хвостов вчитывался в свои стихи, не в силах от них оторваться, но внизу послышался повелительный женский голос:
– Митенька, где ты? – и служитель музы тут же встрепенулся.
Оглянулся, пробормотал: «Аграфена Ивановна изволили встать» и выскочил вон из комнаты. Стоило ему выйти, в комнату снова заглянул Прохор и заговорщицким шепотом сообщил:
– Идут, ваш сиятство, вот те крест. Целых трое-ж собралось, мучителей.
– Ох, нет мне покоя, – заворочался на кровати Суворов и я удивился, что его кто-то может напугать. – Витя, голубчик, сделай милость, замени меня.
– Это СКАЧАТЬ