Номер репетировали один раз. Ему предложили спеть «Вечную любовь» с незрячей девочкой-подростком. Кигель вначале возмутился. Песня, безусловно, красивая, но с ребёнком? Про любовь? А потом посмотрел, как решил номер режиссёр: на фоне звёздного неба, смотря не друг на друга, а в Вечность, – и согласился. Получилось не столько про любовь мужчины к женщине, сколько про поиск любви в безумном мире. Андрей Иванович вздыхает и идёт в дальнюю комнату, к шкафу с концертной одеждой. У него, в отличие от того же Лёньки с его легендарной Ленусей, нет костюмера, мамки и няньки в одном лице. У него даже бэк-вокала нет. Он артист старой закалки и считает, что свита ему не к чему. Достаточно одного аккомпаниатора, который может сыграть на фортепиано что угодно, подобрав мелодию за считаные секунды. А девки в коротких юбках на заднем фоне только отвлекают зрителя от главного – от Песни! Именно так, с большой буквы.
Андрей Иванович открывает шкаф и придирчиво осматривает костюмы. Девочка будет в белом вечернем платье. Значит, нужен смокинг и галстук-бабочка. И белая рубашка. Все концертные вещи висят в кофрах, уже выглаженные в ближайшей химчистке. Ему остаётся только достать нужный кофр и кинуть на спинку кресла, чтобы не забыть. И туфли, конечно. Но тут особенно выбирать не из чего, в шкафу стоят три пары чёрных лаковых и одни белые. Тоже лаковые. Бабочку можно красную. Переоденется он уже в гримёрке концертного зала – в машине брюки неизбежно помнутся. И там же наложит грим. С этим он тоже сам справляется – невелика наука: тональным кремом убрать возрастные пятна, карандашом прочертить брови, чуть поярче сделать губы, чтобы с дальних рядов лицо не казалось бесформенным пятном. Впрочем, для сегодняшнего концерта это не так важно, но Кигель с детства помнил слова Сергея Сергеевича, что нет «рядовых» выступлений. Каждый концерт, пусть он в сельском Доме культуры, должен быть для тебя так же важен, как тот, незабываемый, перед Сталиным в Большом театре.
Поэтому, покончив с выбором одежды, Андрей Иванович приступает к распевке. Он всегда поёт «живьём». Не просто презирает фонограмму, но и активно ратует за то, чтобы её запретить. И искренне не понимает, почему коллеги его не поддерживают. Тот же Лёнька Волк всерьёз на него обиделся, когда Кигель публично заявил, что фонограмма – это узаконенное мошенничество.
– Ну это невозможно – петь живым звуком два-три часа в нашем возрасте! – горячился Лёнька в их общей гримёрке на одном из сборных концертов. – Мы своё честно отпахали и на БАМе, и в сельских клубах, как молодёжи и не снилось. Теперь можно и расслабиться, хоть немножко себя пожалеть.
– Ты себя всю жизнь жалеешь, – отрезал тогда Кигель. – Поэтому у тебя голос и садится через полчаса.
Андрей Иванович себя никогда не жалел, а голос тем более. Связки что? Те же мышцы, им тренировка нужна. Ему казалось, Лёнька больше капризничает со своими вечными СКАЧАТЬ