Русалим. Стихи разных лет. Станислав Минаков

Чтение книги онлайн.

      Старое норовит потереться о молодое.

      О, молодое, касайся старого осторожно!

      Жадною, козлиной оно трясёт бородою,

      кровью пьянящей кормится непреложно.

      Ты, молодое, ищи своё, молодое,

      быстрою ножкой бей и крутись юлою.

      И на поляне громкой толкись ордою,

      сук под собою – злою пили пилою.

      Старое, ты сопи в уголочке тихо,

      молча глазей на ска́чки, сиди, не ёрзай.

      Не поминай, не мани, пробуждая, лихо,

      гомон хмельной вмещай головой тверёзой.

      Станешь и ты, молодое, таким когда-то.

      Вишь, молодое, как старое сухо дышит.

      Челюсть лежит в стакане, а в ухе – вата.

      Выцветшими цветами платочек вышит.

      …Любо глядеть – младым молодое пышет.

      Любо не знать, что завтра оплаты дата.

      У чо́рной ограды он встанет на Страшном суде —

      из гроба под тополем серым – на белом ветру,

      и снег, незаметный на белой его бороде,

      взойдёт по лицу, улетая куда-то в дыру.

      И спросит Господь, разминая сухую ладонь,

      как будто не зная, сощурившись, трогая бровь:

      «Что значит в груди твоей, грешник, горящий огонь?»

      И скажет он Господу: «Господи, это – любовь».

      «Любовь, говоришь… Но она не любила тебя,

      и с тем отправляется ныне из царства теней

      под новое небо, – заметит Господь, теребя

      на тополе ветку, – и ты не увидишься с ней».

      «Ну что ж, это новость. – промолвит представший. – Ну что ж.

      Но хватит вполне и того, что сокрыто внутри.

      Мой Боже, Господь мой, итожа, скорее итожь.

      Где дверь, что назначена мне? Я иду. Отвори».

      И ступит – не горбясь, собой зачеркнув окоём, —

      по новой земле, распростёртой под снегом и без.

      А та, о которой сказали, останется в нём —

      как вжитый в ключицу титановый штифт-саморез.

      Сугдея, Солдайя иль Сурож…

      А ты говоришь мне: «Судак».

      Какая ж ты всё-таки дура ж! —

      слова не запомнишь никак.

      Они тебе точно – до фени,

      а мне же всё грезится весь

      в огне преподобный Парфений,

      сожжённый татарами здесь

      за то, что не дал им берёзы

      валить в монастырском лесу.

      Столетье – стоянье сквозь слёзы.

      А я эту ношу – несу.

      Теперь они памятник ставят

      тем самым убийцам троим,

      где факелом высился старец,

      а после – истаял, как дым.

      Ах, СКАЧАТЬ