– Да что же вы, наконец, о нем думаете?!
– Позвольте мне не говорить этого им. Судье же я должен буду рассказать обо всех обстоятельствах, предшествовавших краже, равно как и последовавших за ней, и я должен буду заявить, что человек, укравший мое ожерелье, вошел в вашу квартиру.
– Сказать мало, надо доказать, – возразил граф, – а история эта так нелепа, что я не верю ни одному слову из нее. Вряд ли поверит и следователь.
– Я должен буду сослаться на свидетельство Дутрлеза. Его вызовут на допрос, и тогда…
– Где же этот опал? Вы действительно видели его сами?
– Видел час тому назад на столе в одном ресторане, где Дутрлез завтракал с… с одним из своих друзей. Когда тот ушел, он рассказал мне о своем ночном приключении. Я не сообщил ему, что камень, тотчас же мной узнанный, принадлежит мне, только попросил сохранить его и затем вернулся домой, чтобы окончательно убедиться в пропаже ожерелья. Когда я был у вас сегодня утром, то сам не знал ничего, узнав же о воровстве, счел своим долгом предупредить вас.
Все это было сказано не без достоинства, поразившего де ля Кальпренеда.
– Милостивый государь, – заговорил граф после минутного размышления, – я ценю ваше доброе намерение, но все еще не понимаю цели вашего посещения. Что вы стремитесь отыскать вора, это совершенно понятно, и я желаю от души, чтобы вы нашли ваши драгоценности. Но что же может выйти для меня из поданного вами в суд заявления о пропаже? Опросят мою прислугу, моих детей, меня самого. Давать показания всегда неприятно, но никто не может этого избегнуть. Я покорюсь неизбежному.
– Итак, – продолжал барон, строго обдумывая каждое свое слово, – вы спокойно смотрите на последствия моего заявления о пропаже? Например, если полиция сделает в вашей квартире обыск?
– Как обыск?!
– Разумеется, первое, к чему приступит следователь, это к обыску у вас, так как вор вошел в вашу квартиру и мог спрятать в ней ожерелье, и если, к несчастью, оно будет найдено…
– Вы очень хорошо знаете, что это невозможно. Если даже мой камердинер и совершил кражу и потом вошел в мою квартиру, он не мог оставить в ней украденного; это слишком нелепо! Да нелепо и то, что он входил ко мне, если ему было так легко выйти на улицу и скрыться.
– С этим, граф, я вполне согласен. Вероятно, вашего камердинера никто и не станет обвинять.
– Кого же обвинят? – спросил граф, устремляя на Матапана пристальный взгляд.
Матапан ничего не ответил, но не опустил глаз перед взглядом аристократа.
– Говорите же, – гневно воскликнул де ля Кальпренед, – кого обвинят? Горничную моей дочери?
– Нет, вор был мужчина.
– Так, стало быть, меня или моего сына?
– Вы, граф, выше всякого подозрения.
– А сын мой может быть заподозрен? Не это ли вы хотите сказать?
Воцарилось молчание. Взволнованный граф стоял в мрачном ожидании, а Матапан не спешил с ответом.
– Наши СКАЧАТЬ