Спросишь небось: а как же дед? Как он, академик и генерал, позволял такие сборища и разговоры в своем доме? А никак. Наш Николай Павлович был вечно загружен работой и, приехав домой, сразу же после ужина уходил к себе в кабинет. Там у него был отдельный городской телефон, по которому он постоянно звонил, что-то кому-то приказывал, кого-то за что-то отчитывал. К тому же при нем ни бабушка, ни гости старались не поднимать подобных тем.
Однажды такие разговоры закончились скандалом. Случилось это в восемьдесят четвертом, когда после переезда в Москву я пошел в новую школу. Русскому и литературе нас учила Олеся Андреевна – маленькая рыжеватая девчушка, выглядевшая куда моложе своих двадцати четырех. Одень ее в школьную форму, запросто сошла бы за десятиклассницу. Нехватку опыта и собственную неуверенность она компенсировала неумелой напускной суровостью. По-моему, русичка просто побаивалась тридцати с лишним подростков, порученных ей советской школой. Ну и мы, соответственно, платили ей той же монетой. Как теперь говорят, троллили ее: тихой сапой подначивали, выводили из себя. Больше всего в этом преуспел пацан, чья мамаша трудилась в РОНО. Он каким-то образом загодя умудрялся узнавать тему урока, пару дней капитально ее штудировал, а потом подлавливал Леську – так мы звали нашу училку между собой – на разных мелких неточностях и оговорках.
Мне тоже хотелось как-нибудь посрамить русичку в смысле эрудиции, и однажды случай представился.
Где-то в середине года мы начали проходить Шолохова. Если не ошибаюсь, «Судьбу человека». Так вот, когда Олеся Андреевна начала с упоением рассказывать, каким гением был знаменитый писатель из станицы Вешенской, меня угораздило выдать, что это еще большой вопрос, принадлежат ли перу автора все его гениальные творения.
В классе повисла тишина.
– А кто же, по-твоему, их написал? – наконец вымолвила училка.
– Кто? – я хитро оглядел опешивших одноклассников. – Крюков, вот кто!
– Какой еще Крюков? – еще больше недоуменно вытаращилась классная.
– Федор Дмитриевич Крюков, – я решил блеснуть эрудицией. – Знаменитый дореволюционный писатель!
Накануне у нас дома случилась очередная вечеринка с бабушкиными подругами, и одна из них, ведавшая в Минкульте вопросами литературы, выпив, доказывала всем, что настоящий автор «Тихого Дона» как раз тот литератор-казак, погубленный большевиками. И чуть ли не клялась, что Шолохов самолично снял полевую сумку с рукописями с убитого писателя.
– Откуда ты это взял?! – воскликнула Леська.
До сих пор не понимаю, что остановило меня тогда сказать: мол, услышал все это на семейных посиделках. Впрочем, то, что я выдал вместо этого, повергло бедную Олесю Андреевну в еще больший шок.
– Солженицын по радио говорил.
СКАЧАТЬ