Русский амаркорд. Я вспоминаю. М. Я. Визель

Чтение книги онлайн.

      переводчик, родился тогда-то и там-то

      (а точнее, в татарском Крыму, дальнем, как для Улисса Итака),

      поступал, поступался, считался, сбивался со счёта,

      заводил, заводился (бывало, и с пол-оборота),

      наступал по примеру других на любимые грабли,

      меру знал, если врал (все когда-нибудь врали),

      был когда-то на женщин и зелие падкий,

      плод запретный вкушал, то несладкий, то сладкий,

      «Краткий курс» изучал (слава богу, что краткий!),

      похвалы получал, расточал, подвергался похулам,

      посылал на три буквы (для чуткой цензуры – в болото),

      наши мельницы сравнивал с мельницами Дон Кихота,

      мысленно представляя идальго к рекорду Гиннесса,

      похвалиться не мог исключительной твёрдостью воли,

      труса праздновал, но не кричал, что не дрогну под дулом

      пистолета, нагана, винтовки, что в сытую морду

      палача харкну кровью, бессильный от боли,

      до восьмидесяти дотянуть, если честно, не думал,

      дальше – кто его знает, а впрочем, а впрочем,

      дальше проще всего

      обойтись многоточием:

      …

      МИХАИЛ ВИЗЕЛЬ [М.В.]. Итак, родились “тогда-то и там-то, а точнее – в татарском Крыму”. Что же туда занесло Улисса?

      ЕВГЕНИЙ СОЛОНОВИЧ [Е.С.]. Надо сказать, что “татарским” Крым был скорее в том детском моём восприятии. Родители мои рано развелись, а мачеха была учительницей русского языка и преподавала в татарской школе в Евпатории – и постоянно на какие-то экскурсии меня брала с собой, а ещё, поскольку она была классным руководителем, то мы часто с ней ходили по домам (и, надо сказать, нас прекрасно принимали: татары – очень гостеприимный народ). Благодаря всему этому я много общался с татарчатами-сверстниками. А так Евпатория тех лет – это был обыкновенный русский город; точнее, он был многонациональным. Не только летом становился многонациональным, когда приезжали курортники, – но оставался им всегда.

      В Крым же занесло не столько меня, сколько моего отца. Корней крымских у нас нет, но папа был военный – и получил назначение в Симферополь, в III Крымскую стрелковую дивизию. Он родился в 1900 году в Старицком уезде Тверской губернии, окончил в Ленинграде медицинский факультет университета и ещё институт физкультуры, был призван в армию и стал военный врач. Прослужил в армии двадцать восемь лет и вышел в отставку в звании полковника медицинской службы.[1]

      Е.С. Родился я в Симферополе, но, когда мне было около года, отец получил следующее назначение – в Евпаторию, в детский костно-туберкулёзный санаторий РККА, то есть Рабоче-крестьянской Красной армии. Так что хоть Симферополь для меня формально и родной город, но я его, собственно, и не знаю.

      Но и Евпаторию я тоже узнал не сразу: едва я пошёл в школу, началась война – и я уехал в Москву, где жила бабушка, папина мама. Причём можно сказать, что я – восьмилетний мальчик – сам решил туда поехать.

      Вышло это так. Летом 1941 года бабушка и папин брат – дядя Лёва, врач-гинеколог, – гостили у нас в Евпатории. И когда грянула война, дядя Лёва сказал сразу, что он должен ехать в Москву, в военкомат, потому что он прошёл финскую кампанию. И мы в тот же день поехали вечером их провожать. Купили билет до Москвы бабушке и дяде, и заодно сестре моей старшей, Гале. А на вокзале я начал капризничать: “Хочу тоже в Москву, хочу тоже в Москву!”. Ну и мне тоже купили билет, и с ними вместе отправили.

      Из Москвы мы, впрочем, скоро уехали – и переезжали потом всё дальше и дальше в эвакуацию. Сначала нас отправили под Рязань – вместе со школой, в которой училась моя сестра Галя; меня тоже присобачили туда, к её классу. Она была старше меня всего на пять лет, но, когда мы были в эвакуации там, вместе с её школой, её называли “маленькая мама” – потому что она очень за мной ухаживала. Позднее СКАЧАТЬ