Остальные обитатели дома явно не испытывали этих странных и диких чувств. Миссис Рид полулежала на софе перед камином, а Элиза, Джон и Джорджиана расположились вокруг неё. Я была лишена участия в этой семейной картине, миссис Рид сказала, что с сожалением она вынуждена отделить меня от остальных детей, пока я не стану более приветливой и милой. Быть может, если бы я понимала свою вину, такое наказание и впрямь бы меня огорчило, но эти требования, которые мой детский мозг не мог понять, были привычны и уже проходили, не задевая моих чувств. Я стояла, прислонившись спиной к двери гостиной и смотрела на эту семейную картину, не испытывая ни досады, ни зависти. Сейчас, когда никто из молодых Ридов не ссорился и не капризничал, а музыкальным сопровождением служила бушевавшая снаружи буря и треск огня в камине, оставлявший на отдыхающих мягкие отблески, они составляли то произведение искусства, которое можно было бы назвать Идиллией. И вдруг я поймала себя на странных мыслях, которые впервые появились в моей голове.
Как-то я нашла в нижнем отделении книжного шкафа в малой гостиной кипу христианских брошюр. Мой жадный детский мозг отверг проповеди, и я схватила то, что выглядело историей, причём интригующей историей – тонкую книжку под названием «История о жестоком сердце сироты Эдди». В этой брошюре, как понимаю уже сейчас, простеньком переложении мольеровского «Тартюфа», рассказывалось про сироту, который проник в дом к благодетелям, хитростью втёрся в доверие к хозяевам и только счастливый случай спас всех положительных героев от потери владения и всех денег. Хитрюга Эдди вызвал лишь моё неприятие. Но теперь, глядя на группу вокруг миссис Рид, в моей голове вертелись мысли о том, как легко мне было бы завладеть благосклонностью этой женщины.
Подобные мысли редко приходят детям. Они либо сразу понимают, как хитрить и обманывать, либо эта способность так далека от них, что они и вообразить себя не могут лгущими. Но именно в тот момент мне вдруг стало предельно ясно, как я могла бы заставить миссис Рид выполнять всё то, что мне хочется. Сейчас я могла бы припасть к софе, присев на пол, и попросить шёпотом, чтобы она не прогоняла меня из того, что я назвала бы Счастьем. Как легко мне было бы льстить, как легко под видом благонамеренности мне было бы настраивать миссис Рид против красавицы Джорджианы, против прижимистой и деловой Элизы и даже против обожаемого Джона. Я могла бы стать злым гением этой семьи, стоило мне этого только пожелать.
Клянусь, что не делала никакого сознательного выбора. Может, если бы я действительно поверила в возможность стать членом этой семьи, я бы предалась любым формам лицемерия, которые стояли на пути к цели. Но на самом деле в глубине души я слишком сильно была убеждена в своём отличие от рода людского. Я могла лицемерить, но как я могла бы скрыть от миссис Рид то, что более всего её раздражало во мне? Свои мысли, свою странность. И сейчас, когда любой другой ребёнок смотрел бы на счастливых кузенов, мой взор был прикован к стене под потолком, где плясали тени и я могла в этой пляске воображать дальние, небывалые страны и странных созданий их населяющих. Тихо я выскользнула из комнаты и пошла в малую гостиную, к книжному шкафу, который более всего меня притягивал.
Книги, как правило, романы, которые читали члены семьи Ридов, были немногочисленны и хранились в большой гостиной, где миссис Рид могла листать их, чтобы убить время. Этот шкаф, по словам прислуги, наполнял когда-то сам мистер Рид. Роберт Кирк, Монфокон де Виллар, Парацельс – вот имена моих друзей, встреча с которыми ждала меня на книжных страницах.
В этот раз я выбрала книгу «История колдовства в Британии», большей частью из-за тех картинок, которые пугали меня в ней. Взобравшись на широкий подоконник, я задёрнула пунцовую штору, оставив только узкий луч, который падал на книгу. Читать в этом призрачном свете угасающего дня было невозможно, но я надеялась на совсем иной эффект, который подметила уже несколько лет назад. Спиной я прислонилась к стене, а ноги вытянула по подоконнику. С одной стороны, в моей импровизированной каморке стеной служила штора, во второй – окно, где, иногда поглядывая наружу, я видела побитые ветром кусты на лужайке. Временами мне приходилось ёжиться, так как сквозь щели проникали холодные струи ветра, но так, мне представлялось, было даже интереснее.
В серых сумерках, когда глаз не мог различить подробностей, казалось, что картинки в книге двигались. И эта картинки в этой книге вызывали одновременно мой страх и предвкушение. Двое мужчин в чёрных мантиях заставляют оживший труп отвечать на свои вопросы. Казалось, что складки на одеяниях магов колышутся, а позади временно восставшего из мёртвых шевелится земля, грозя открыться и поглотить незадачливых мудрецов. На другой картинке существо с ангельскими крыльями направило указательный палец вниз, где на земле начерчена таблица с непонятными символами. СКАЧАТЬ