Мы сдаем сочинения, и девочка, которая ходит по классу и собирает листки, замирает, увидев мой опус.
– Что? – интересуюсь я.
Прыснув со смеху, она признается:
– Моему брату семь лет, он и то лучше пишет.
– Что?
Прекратив смеяться, она говорит:
– Ничего… – берет у меня листок и чуть не падает, споткнувшись, так она спешит поскорее добраться до стола учительницы.
Я оглядываюсь посмотреть, кому еще смешно. Мои соседи по парте увлеченно разглядывают свои карандаши. За соседней партой ухмыляются, но, поймав мой взгляд, мгновенно опускают глаза. То же происходит и за другой партой, справа от меня: глаза опускают все, кроме Анны-Лизы. Она смотрит не в стол, а улыбается мне. Я не знаю, смеется она надо мной или нет. И сам отвожу глаза.
На следующий день у нас математика, и я ничего не могу решить.
Учительница, слава богу, быстро сообразила, что, если меня оставить в покое и не спрашивать, я буду сидеть тихо. Не обращать внимания на Анну-Лизу не получается. Она правильно отвечает на вопрос. Отвечает на другой – и снова в точку. Когда она отвечает на третий, я слегка поворачиваюсь на месте, чтобы посмотреть на нее, и меня опять застают врасплох ее улыбка и взгляд.
На третий день, на уроке рисования, кто-то задевает меня рукавом. Чисто вымытая, золотисто-медовая рука проскальзывает мимо меня и тянется к черному карандашу. Возвращаясь, рука проводит краем рукава по тыльной стороне моей ладони.
– Какая красивая картинка.
Что?
Я смотрю на свой набросок черного дрозда, клюющего крошки на пустынной площадке для игр.
Но меня уже не интересует ни сам дрозд, ни его изображение. В голове у меня только одна мысль: «Она со мной заговорила!»
Потом я начинаю думать: «Ответь что-нибудь!» Но ничего не происходит, только «Ответь что-нибудь! Ответь!» эхом гудит в моей пустой башке.
Сердце, как ненормальное, колотится о преграду грудной клетки, а кровь в жилах вскипает словами, которые я не способен произнести, да и просто толком понять.
Ответь ей хоть что-нибудь!
Ничего путного не придумав, хрипло и невнятно мямлю: «Я люблю рисовать, а ты?» и еще: «Ты хорошо соображаешь в математике». К счастью, Анна-Лиза отворачивается прежде, чем я успеваю выдавить из себя что-либо еще.
И все же она была добра ко мне. Не считая моих родственников, она стала первой Белой Ведьмой, которая улыбнулась парню, не умеющему связно написать даже одно предложение. Первой. И единственной. Никогда не думал, что она может улыбнуться; едва ли это случится еще раз.
Поэтому я говорю себе, что надо держаться от нее подальше.
Но ведь бабушка говорила, что мы должны «идти на компромисс» и «приспосабливаться», СКАЧАТЬ