Государи Московские: Бремя власти. Симеон Гордый. Дмитрий Балашов

Чтение книги онлайн.

      – Шастат… Не евши, не пивши… Ты мать, должна знатье иметь, где сын-та!

      – А ты отец! – споро возразила Катюха и опять зачастила: – Уж такой лоб, где мне одной…

      – Ну буде, буде! – оборвал Мишук. Придвинув глиняную мису – от огненных щей валил сытный пар, – он крупно отрезал ломоть хлеба, посолил. Ел молча, изредка срыгивая, вполуха выслушивая таратористую речь жены. Пахло потом, кожей, нечистыми детьми. От пойла, приготовленного поросенку, несло кислятиной.

      – Хоша отволоки окошка-та! – вымолвил он, отваливая от щей.

      – Мух налетит!

      – Мух у тя в избе поболе, чем на улице!

      Услюм кинулся отодвигать дощатые заволоки узеньких окошек. Молчалив и исполнителен. Работник растет. Меньшой, Селька (Селянином назвали), тот заботил. Оногды скажешь – будто и не слышит! Ну, може, вырастет, станет книгочий, яко дядя Грикша, по тому делу пойдет… Да Никита, Никишка, вот от кого днесь голова болит! Со старшим спасу нету уже и теперь. Придвигая горшок с черной кашей, Мишук проронил:

      – Слух есть, поход ладят… На Двину. Черный бор собирать будто. Заместо новогородцев!

      – Поедешь? – вскинулась и даже как-то прояснела голосом жена.

      – Чево я там не видал! – недовольно возразил Мишук. Помолчав, прибавил: – Не. Покос у меня. Да и опосле, хошь… Вас тута вон больно много!

      – С севера жемчугу бы привез! – разочарованно протянула Катюха.

      Мишук глянул. Жена с последних двоён сильно раздалась вширь, ходила враскачку, маленькая, не ходила уже, а колобком каталась по избе… «Отбыло твое время, Катюха! – подумал он без злобы и жалости. – Ково нынче… Клуша-клушей. Только новгородцкого жемчугу тебе… Зады малым не подотрет!»

      Он по-прежнему любил ее, любил ее привычно-податливое тело в постели, но нынче все чаще после любовных ласк подымалось в нем раздражение на жену, на ее неряшество, детскую незаботность, на вечное недуманье о том, что может случиться наперед. Пора бы и умнеть! Весь век в девках не пробегаешь!

      – Наездилсе! – сказал он, невольно переходя на полузабытый новогородский говор.

      – Сам же повторяшь, што тятя у тя всюю жисть ездил! – попеняла Катюха.

      – Дак я у тяти один и вырос! Да и то чудом: Яшка, покойник, спас! Тут бы иной войны не было… – На недоуменные взгляды жены и Услюма (оба враз так и уставились на отца) Мишук, обтирая бороду и всовывая малому в рот кус хлебного мякиша, пояснил: – С Тверью! Ляксан Михалыч, слышь, ладит из Плескова к себе на стол… Тогды уж вси пойдем!

      Поскреб в горшке, доедая кашу. Запил квасом. Уставать стал нонече. Али ко грозе? Жарынь!

      – Покос, покос! – ворчала Катюха. – Служишь, служишь, а чево выслужил? Дюжину ртов с одной деревни кормишь!

      – Службой и живу! – обиженно возразил Мишук. – Все сыты покамест! Вона: холопов привел!

      – Холопи твои… Один там и вовсе, бают, нос задрал! Не деют ни лысого бесу! Никоторого тебе и покоса не будет!

СКАЧАТЬ