Кана. В поисках монстра. Роман Кожухаров

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ Это мама рассказывала. Переходил когда папа на бендерский «Прибор». Тоже электроника-автоматика, тоже в союзном масштабе, только в закрытом режиме. Работа престижнее, выше зарплата. Ну, и, наверное, из-за мамы.

      Брат говорил, что пока они жили у бабушки, мама с бабушкой сильно ругались. Как я родился, мы опять у бабушки стали жить, в Парадизовске. Бендерский свой кров потеряли, то есть перешли в разряд обескровленных, лишённых сокровенной возможности откровения. Дом в Бендерах был бабушки с дедушкой – маминых родителей. Я их не застал, они в перестройку умерли. Мама всегда говорила, что, слава Богу, что до ужаса не дожили.

      От лечгородка до бабушкиной однушки недалеко, пешком по прямой к стадиону по улице Мира. Брат рассказывал, что когда они поздним вечером того бесконечного дня возвращались из морга домой, от мамы и от бабушки так несло трупняком, что он не мог с нами рядом идти. Вперед убегал.

      Бабушку помню смутно. Умерла, когда мне три года исполнилось. Всё на кладбище ходила, на папину и на дедушкину могилы. Рядом с ними её и похоронили. На парадизовском «Дальнем», у Ближнего Хутора. Папу хотели похоронить на Аллее Героев, а бабушка настояла, чтобы похоронили возле дедушки. Сказала, что со своими однополчанами он достаточно належался, и пусть теперь лежит с родными. А мама не спорила. Там как раз через дорогу от кладбища, через поле – заброшенные корпуса «Парефриза». Такой парафраз.

      Брат говорил, что очень хотел, чтобы отца похоронили вместе с другими защитниками, на Аллее Героев. В Бендерах папины фамилия и инициалы высечены на плите, на мемориале. Где нистрянская БМП и Вечный огонь. Мы с мамой один раз туда ездили, после моего последнего звонка в первом классе. После мемориала ходили на то место, где был наш родительский дом. Там теперь мини-маркет. Мы еще зашли внутрь, и мама купила мне жевательную резинку. Мою любимую «Turbo», с машинками. Как сейчас помню: на фантике летящая, с дымом и искрами из-под колёс, гоночная «ферарри», с вздыбленным на красном капоте чёрным конём.

      Физмат, по специальности «программирование ЭВМ». В позапрошлом году, без троек. Школу – с тройками, а здесь – без. Школу? Здесь, в Парадизовске. И садик. Где же ещё? Год срочной в армии, с высшим – год. В танковом полку, потом шарился при штабе. После дембеля устроился на работу. Тоже в штабе, только – предвыборном.

      Аттестат и диплом – в наличии. И «военник», и паспорт гражданина Нистрении. Отпечатаны на бумаге с водяными знаками и заверены мокрыми печатями.

      Что есть наличие с фактической точки зрения, если де-юре эти печати и водяные знаки не признаются ни одним государством – членом ООН? Это всё равно, что звонишь кому-то-нибудь, а у них – у кого-то-нибудь – телефон с АОНом. АОН – это разновидность ЧПУ. Так вот, гадский этот АОН ни коим образом опознавать тебя не намеревается. А если образа нет, твой удел – форменное безобразие. Это значит, никто! – не то, что не желает с тобой разговаривать, а не видит в упор.

      Де-юре против де-факто… Лоскут нистрянского чернозёма СКАЧАТЬ