Мир за кромкой. Евгения Мулева

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ чар появляются у магов, которые слишком много колдуют, так меня пугала в детстве мама. Отчасти это глупо, отчасти это правда. Знаки чар, знаки принадлежности к божьему роду, не такая уж и редкость, особенно среди высшего круга. Шерсть на руках, змеиные глаза, чешуя, бараньи рожки, перепонки, реже копыта вместо ступней. Наши боги мало похожи на нас, а мы на них. Звероликие все до одного, кроме Светозарного. Мама говорит, такова была их плата за магию, и ты если, не хочешь поплатиться – не колдуй.

      До Академии я видела отмеченных чарами только в театре. Ряженные в перьях, в тесных костюмах и звериных масках прыгали по сцене, декларируя гекзаметром житие… Да к черту их. Все они были людьми, все они после представления снимали маски и выходили кланяться чистые и белолицые, никаких когтей, никаких копыт.

      В Брумвальде все оказалось иначе: уроды в бархате и парче с лицами похожими на маскарадные маски, с лицами покрытыми перьями и чешуёй, с блестящими звериными глазами давали пиры, произносили речи на людных площадях, заседали в судах, читали мне лекции. Я должна была кивать им, должна была кланяться, позволять целовать мои руки. В знатных семьях, в которых сохранилось много божьей крови, такое не редкость. Уродство там считалось не уродством, а признаком принадлежности к высшему классу, вернее золотых гербовых перстней. Перстни можно пропить, когти едва ли. Они не колдовали, почти никто из них не колдовал. Только часть гвардии, в которую по стечению каких-то дурных обстоятельств угодила Тера. Тера не боялся чар и не считала это уродством, она бы и сама, наверное, хотела быть такой, но боги оставили её кожу чистой, а меня наказали драконьей чешуей.

      ***

      Рей целует чешуйку за чешуйкой. «Астрис, – шепчет он, – красивая моя». И я почти ему верю. Я не знаю, какими будут мои дети. Я не знаю, можно ли мне теперь иметь детей, перекинуться ли чары на них? Благородная Астрис Пилим, дочь градоначальника Пилима… «Милая моя», – продолжает Рей, отодвигая лямку сорочки.

      За окном светлеет. Стихает золото, отцветает рассветный кармин. Он говорит, что любит, я говорю: люблю.

      ***

      Он смотрит на меня голубоглазый и злой. И я смотрю, немая от ужаса. Снаружи метёт, снаружи, пурга, война и воздух протравлен магией. Нам говорят зима такая злая и долгая из-за магии. Нам говорят, это княжьи закляли воздух, чтобы мы промёрзли здесь, чтобы зерно не взошло, чтобы ничего не осталось кроме холода. Им к холоду не привыкать. Они, говорят, сами изо льда вышли и в лёд весь мир загонят. Когда так метёт, я и верю – вышли, загонят. Когда стихает, греюсь. Как отогреюсь вспоминаю, что на железнодорожных путях наши холодные снаряды закладывали, что металл промерзал и трескался, чтобы их поезда проехать не могли, а они не поездами поехали. Они шли через Кромку, через сам воздух просачивались. Было пусто, стало войско. Но я медик. Я не считаю войска, только койки: пустые и занятые. Он ждёт, что я сорвусь, что сломаюсь, что заплачу и всё ему выдам. Мне нечего ему выдавать. И я стою, смотрю, как и его дубленное холодом лицо краснеет. От холода. Только от холода.

      – Где ваша подруга? – повторяет он. Я молчу.

      – Я говорила, что не знаю. Тера мне не рассказывает. – Таков протокол. – СКАЧАТЬ