Он задел самую главную струну Мишиной души. Миша еле удержался, чтобы не застонать.
– Улица Морская! Согласись, Майкл, какую богатую надо иметь фантазию, чтобы назвать одну из улиц Морской в селе, от которого до ближайшего Карского моря больше тысячи километров. Наверно, председателем сельского совета был моряк Северного флота.
– Или дурак. Мне кажется, больше подходит мой вариант. Ну, назвали бы улицей Ленина и все дела. А если был бы умный, то назвал бы улицу Пыльной или Никудышной.
– Ты пессимист. А почему бы ее не назвать улицей Красивых Парней. Представляешь, девушки всех стран мира стремились бы побывать здесь.
– Заметь, Толя, ни одного человека. Только куры и свиньи бродят.
– Ну, и мы, конечно.
И тут же Толя похолодел. Это в такой-то жаркий день! Он понял, что допустил роковую ошибку, после чего должен был последовать бросок через бедро и удушающий прием. У Миши был юношеский разряд по вольной борьбе. Как-то он в одиночку раскидал пьяных парней, которые пришли в общежитие на девушек. Это задело Мишино достоинство.
– Я это… ты не подумай, чего! Ты же сам сказал, что одни куры на улице и эти самые…
Для Миши даже тарантул более благородное животное, чем свинья.
– Сидеть целый день в душных избах, а вокруг тебя жужжат стаи мух, – стонал Толя. – Ну, за что нам такое? В чем мы провинилась? Миша! Может быть, ты согрешил? Ну, хотя бы мысленно?
– И расспрашивать полуглухих старух, как у них называлось то, как у них называлось это. А они еще и песни запоют. Хорошо бы не поминальные плачи. Я тогда чокнусь. Им только дай повод, не остановишь. Своим-то деревенским они уже надоели. О прадедах начнут, о прапрапрадедах, о том, как раньше было хорошо, как все дружно жили. Воздух был чище и вода слаще, и девки строго блюли себя, и все работали чуть ли не с грудного возраста на сенокосе и на пашне, а не пялились в телевизор.
– И нам еще писать придется, одновременно, вдвоем, – поддакнул Толя. – А потом расшифровывать свои каракули.
– Нет! У меня красивый почерк. Он всем девушкам нравится. В человеке всё должно быть красиво.
– И почему ты должен портить свой красивый почерк? Там же нужно всё быстро: ширк-ширк-ширк. Хорошее испортить ума не надо. А вот потом попробуй восстанови каллиграфию. Скоропись до добра не доведет.
– Вот! Я уже сколько раз говорил! И всё, как о стену горох. Не хотят даже слушать! Живем в двадцатом веке. Дайте нам магнитофон. И все дела! Нажал и пошла работа! Есть же японские магнитофоны. Такие маленькие. Я видел такой в городке.
Толя облизал губы. Язык был шершавый.
– Почему я должен ширк-ширк-ширк? Как в средние века. Никому ничего не надо.
Миша не любил писанины. У него были самые лаконичные конспекты в группе. Как только он брал авторучку, у него начиналась чесаться ладонь. Он приписывал это аллергии. Кумиром его был Чехов.
– Ага! Дадут! Догонят и СКАЧАТЬ