повоспитывала, а на душе так одиноко! И даже мужчина, маячивший еще недавно в окнах соседнего дома, куда-то испарился. Но разве ей нужен, вообще, какой-нибудь мужчина? Неужели нельзя просто жить, радоваться всем этим гулькам, которых она кормила, детям, которых воспитывала? Ну почему ей все время так плохо и одиноко? Мама ей что-то о Боге говорила, о любви к Нему. Но как можно любить Бога? Любовь к Богу слишком абстрактное понятие. И ей совершенно не хотелось вызывать в себе эту любовь осмысленно, путем молитвы и поста, как это делали святые. Не лучше ли любить кого-то конкретного, и через конкретную любовь наполнять свою душу? Люди умирают или предают, говорила мама, а Бог не предает и не умирает. Ну правильно. Как может предать или умереть тот, кто отсутствует, а если и присутствует, то абстрактен, невидим и эфемерен? Хотя Леля все-таки верила в существование Высшего разума, просто этот разум был слишком далек, непонятен и неконкретен для ее души. Загвоздка была в том, что и кого-то конкретного она не любила. Можно, конечно, вспомнить о детях в садике. Да, она их любит, но они все только ее работа, и по-настоящему никто из них ей никогда не принадлежал. Они принадлежали своим родителям, а она так, воспитательница только. Пришла, поработала, ушла. Временное явление в их жизнях. Сидит по вечерам на лоджии с биноклем, наблюдает за чужой жизнью, а своей жизни-то и нет. Одинокая, неприкаянная, никому не нужная, словно бомж. Внешность свою несуразную замаскировала под прической и одеждой, душу свою одинокую запрятала под личиной благополучия. А где оно благополучие? Нет его. И счастья нет. Может, пойти в волонтеры за отказниками поухаживать? Но к отказникам многие идут, а вот бомжами все брезгают. И она в том числе. Да и как ими не брезговать, если они почти все алкаши? А алкашами она не собирается заниматься, даже не то, что не собирается, а вообще не может. Не хочет. Вот с отказниками она бы позанималась, но ей непременно захочется присвоить какого-нибудь малыша, но страшно, что она не полюбит, не справится… Одно дело работать с детьми, весь день тютюшкаться с ними, а потом возвращаться в тишину своей квартирки и отдыхать. И совсем другое дело, когда отдых совершенно невозможен, потому что дите всегда с тобой. На работе дети, дома тоже… Нет, это уже слишком.
Она вспомнила подругу Наташку. Вот бы сейчас увидеться с ней, поделиться как в юности всем, что на душе. Но разве нужна она подруге? У той муж, взрослый сын. Недавно встретила ее, так та летела с сумками, вся такая хозяйственная домовитая. Вся такая при деле, а Леля что? Леля в это время тащила из магазина мослы, чтобы сварить варево дворовым собакам.
– Ой, Леля, Сережа в этом году школу оканчивает. ЕГЭ будет сдавать! Я так беспокоюсь! – поделилась Наташка, остановившись на минуточку.
– Как?! Уже ЕГЭ? – удивилась Леля, разглядывая подругу. Располнела Наташка и выглядит настоящей мамашей. – Так быстро? Он же вот только ко мне в садик ходил! Маленький такой…
– Ничего себе маленький! Восемнадцать лет парню! Время бежит быстро. Кажется, только-только нам с тобой по восемнадцать было.
