иерарха выше себя без благословения цареградскаго патриарха. Недоумевали, не знали что делать. Наконец один из епископов предложил поставить митрополита главою Св. Климента, принесенною из Херсона Владимиром. Все другие согласились, кроме Нифонта. Несмотря на его сопротивление, митрополит Кирилл, киевский схимник, был однако ж, поставлен, благословенный св. мощами, а Нифонт заключен в монастырь, откуда ушел, не признав митрополита, называл его волком, а не пастырем, именовал епископов человекоугодниками и получал из Цареграда похвалы за свою ревность, а впоследствии приобрел за постоянное свое упорство громкое имя поборника русской земли. Смерть Изяслава доставила Нифонту еще большее торжество: Георгий Долгорукий вступил на великое княжество, призвал Нифонта на совет, испросил митрополита Константина от цареградскаго патриарха и торжественно собрал собор епископов. Митрополит Кирилл был низвержен, лишен сана, заключен в монастырь; все поставленные им духовные чины были лишены своих мест и званий. Даже провозглашено было проклятие памяти Изяслава! Через немного времени Георгий скончался; дети и родственники Изяслава овладели Киевом. Они не хотели слышать о Константине, но не смели уже думать об отречении от Царьграда и только просили греков дать им митрополита нового. Добродетельный Константин уступил свой престол прибывшему из Царьграда митрополиту Феодору и удалился в Чернигов. Совесть терзала его в остальное время жизни, и он хотел позором на земле искупить прощение небесное. «Не хороните меня, – написал он в завещании, раскрытом после его кончины, – привяжите мне веревку за ноги, вытащите меня за горло и бросьте на съедение псам и хищным птицам: ради меня возмущена была церковь». Связанный клятвой исполнить завещания ужаснулся, но поступил по воле Константина, и тело доброго пастыря три дня лежало на распутии; странные чудеса уверили наконец в прощении небесном, и Константин был похоронен с надлежащей почестью.
Итак, в самом избрании главного начальника духовной иерархии власть князей была весьма значительна. Духовной иерархии оставалось только непосредственное влияние на политическую власть: суд совести, посредничество между князьями и вельможами, то, что принадлежало духовенству в Греции. Впрочем, и это поприще заключало в себе довольно важности и попечений, если притом духовенство являло еще собой всю ученость века и соединяло с тем исполнение трудной обязанности. К сему присовокуплялось вначале самое введение и распространение христианской веры, потом старание удалить все, хотя и отдаленные, покушения Запада, и наконец усилия основать самобытную от Греческой Церковь Русскую. Присовокупим к сему тяжкую грозу бедствий, беспрерывно носившуюся по небосклону Руси до самых монголов, и внутренние смятения и неустройства в самом составе Церкви, неизбежно являющиеся всюду, где только действует человек, и значит – страсти его, не умирающие ни за монастырскими стенами, ни за тюремными заклепами…
