– Я займу у кого-нибудь. Кредит возьму.
– Послушайте… Почему вы не передали мальчика на постоянное проживание в социальный…
– Это не обсуждается, – резко оборвал его Руслан.
– Вас, скорее всего, заставят отправить его в социальный приют по решению суда.
– Посмотрим, – Руслан стиснул губы и замолчал.
Медик ответ глаза, подключился к медботу, в котором лежал Леон, стал смотреть. Брови его сошлись к переносице, под глазами обозначились тени, а около рта легли складки.
– Он будет потом ходить? – спросил Руслан.
– Не могу сейчас дать никаких гарантий. И даже прогнозов…
– Ясно, – Руслан заставил себя прекратить расспросы, увидев, что шаттл припарковался в госпитале.
Медбот сразу увезли куда-то, и Руслан, потоптавшись у входа, побрел на улицу. Ему скинули цены, сроки, риски, план лечения и реабилитации, много чего еще, но он был не в состоянии сейчас вникать во все это.
В сквере перед госпиталем прогуливались люди. Кто-то из пациентов тихо жаловался в сетевик на скуку и просился домой. Румяный толстячок, сияющий румянцем и вообще пышущий здоровьем, придерживая медика за руку, настойчиво просил разрешения остаться в стационаре еще на несколько дней. Пожилой мужчина с угрюмым лицом молча шел по дорожке, похрустывающей гранитной крошкой, сцепив руки за спиной. Он нарочито не обращал внимания на красивую неприятную даму, говорящую неразборчивое высоким страдальческим голосом и быстро семенящую за ним. Женщина с сетками-фиксаторами на ногах кормила белок попкорном. Белки были толстенькие, лоснящиеся…
Люди обходили Руслана справа и слева, а он стоял столбом посреди выстриженной зелени и дорожек, и не знал, что делать. Домой надо идти, подумал он.
Вызвал такси. Пока ждал, сел на скамейку, развернул на линзах виртуальный экран сетевика и попытался усвоить то, что ему скинули из госпиталя. Через несколько минут тоскливо вздохнул и закрыл все к чертовой матери. Главное – Лева жив и жить будет. Остальное неважно.
Через три месяца Леон смог не только садиться в кровати, но и ходить с поддержкой. По его лицу иногда пробегала легкая судорога, брови чуть сдвигались и губы сжимались в гримасу, когда он смотрел на Руслана, но выражение глаз все равно было незрячим. Руслан быстро отводил взгляд, но возвращался к лицу сына снова и снова. Что-то все-таки изменилось… Или нет? Возможно, невольные гримасы – это отражение боли в спине и затылке, думал Руслан. Регенерация идет поразительно быстро, но все-таки травмы были очень серьезными. Или он реагирует на меня, на мой голос? Но Леон по-прежнему не отзывался на свое имя и часто ныл через нос, не разжимая рта.
Строго по субботам выздоравливающего Леона навещала Регина, несколько раз прихватив СКАЧАТЬ