– А я действительно верю в познавательную силу искусства, – неуверенно оправдывался экскурсовод.
Лыкин не отвечал, но изредка печально ухмылялся. Он окончательно протрезвел, проснулся и шел в родительский дом, повинуясь не инстинкту и необходимости, а любви.
Лыкин ругал себя за то, что бывает у матери два раза в год, на ее день рождения и на поминки отца. За то, что на могиле отца не был уже года три. За то, что вечное безденежье, а работу путную не найти. За то, что жена ездит в деревню к своим родителям, помогает выкапывать картошку, а потом, загибаясь от радикулита, надрываясь, тащит мешки с этой картошкой, чтобы семья не сдохла с голоду зимой. За то, что надо детям помогать, а нечем.
– А про единство в доброте ты правильно сказал, – ответил Лыкин экскурсоводу. – Только это нас всех спасет и вытащит из дерьма, в которое мы сами себя посадили. Только это. По улицам, в транспорте столько злых молодых, а еще больше стариков и старух. Все ругаются, орут друг на друга. Один другого не слушает и не хочет слышать никого, кроме себя. Жизнь прожили, а доброте не научились, – витийствовал Лыкин, вообразив себя на трибуне в Кремле или в программе «Как нам жить дальше» главного телеканала.
– Злость и нищета – это страх и слабость. Только когда мы все вместе это поймем, что-то станет меняться в жизни. Но поймем ли? – продолжал народный трибун уже из зала, где шведский король выдает Нобелевские премии мира.
– Гражданин, ваши документы, – прервал рассуждения Лыкина о будущем России милиционер.
– Друг, – тихо ответил ему Лыкин, глядя прямо в глаза, – мне хреново. Я иду к маме. Не приставай, пожалуйста.
Милиционер внимательно посмотрел на Лыкина и опустил резиновую дубинку:
– Да пожалуйста, иди.
– Спасибо, – искренне ответил Лыкин и, не оглядываясь, пошел дальше.
Милиционер пожал плечами необычному ответу прохожего, посмотрел на уходящего, подумал немного и окликнул Лыкина:
– Друг, может, тебя подвезти, у меня тут рядом машина?
– Спасибо, земляк, не надо. Я уже почти пришел…
21 километр от …
1
Деньги выдавали один раз в месяц. Часам к двенадцати из райцентра приезжал тупомордый темно-зеленый «уазик». Из него, кряхтя, вылезала Таисия Анисимовна. В руке держала запечатанный пломбой брезентовый банковский мешок. Очередь затихала. Потом говорила ей:
– Здравствуйте, Таисия Анисимовна. Как добрались?
Сорокавосьмилетняя Таисия отдувалась, кривилась, махала рукой, мол, безобразно доехала, хуже не бывает, только не померла от вашего бездорожья. Потом поправляла ремень с брезентовой кобурой на темно-синем необъятном, но еле сходившемся на ее телесах почтальонском фирменном ватнике. Шла несколько шагов, переступала мокрую мешковину СКАЧАТЬ