58-я. Неизъятое. Елена Рачева

Чтение книги онлайн.

      В начале 1943 года сидим на нарах, разговариваем. Заговорили о Сталинградской битве. «Если бы не вырезали руководство Красной армии, – говорю, – Тухачевского, Уборевича, Блюхера, до этого бы никогда не дошло».

      Сволочь какая-то стукнула, и мне – новый срок, 10 лет. Статья 58–10, часть 2: «за сожаления о врагах народа Тухачевском, Уборевиче и других». И с марта 1943-го пошел мой срок с нуля.

      Следствие я провел в карцере. Крошечная камера, нары из жердей. В бревнах щели, в коридоре, метрах в пяти – печка. Бросят туда кусок ваты, чтобы дымила, вот и все тепло.

      Март, Колыма, холод неимоверный, кажется, что спишь раздетый. Пайка – 300 грамм хлеба… И я решил: надо жизнь кончать. Наступит отбой – и все, повешусь. Снял рубашку, порвал на веревки… Смотрю в щель в стене, когда дежурные уйдут. И вдруг один из них, татарин, он с нами обращался по-человечески и нас всех называл «мужиками», вдруг идет ко мне: «Вставай, мужик, пошли со мной». Приводит в лазарет, с лекпомом, видно, уже договорился: «Переспишь тут ночь, а то совсем замерз небось».

      И следующие три ночи, пока никто не видит, уводил меня ночевать в теплый лазарет.

      Больше о смерти я за все 15 лет срока не думал. Молодой был.

      «До чего живучий народ!»

      1943-й был для меня мрачный год. После нового приговора меня опять отправили на общие работы. Доходягой я стал быстро. Вот иду – камешек. Споткнулся – упал, встать не могу. Чувствую: долго не выдержу, надо жизнь спасать. Пришел в забой, взял камень – и раз по руке. Думал кисть сломать, а от слабости только синяк оставил.

      В войну каждый старался избавиться от тяжелого труда: рубили пальцы, подрывались на взрывчатке. В забоях оставались капсюли, шнуры огнепроводные. И вот кто-нибудь берет капсюль, зажимает в руке, поджигает шнур и бежит. За ним конвой: «Стой! Стой!» Взрыв – пальцы и отлетели. Что ж вы думаете: тряпкой перевяжут, и обратно на работу. Кому какое дело, господи! А потом вышел указ: за самострелы – расстрел. И пошло: перевяжут оторванную руку тряпкой, человека в изолятор, оттуда в суд – и сразу на расстрел.

      Все наши посылки воровали блатные. Ели они одно краденое, а лагерные пайки скапливались у них на окне в бараке. И вдруг блатные заметили, что пайки начали уменьшаться. Надо поймать вора. Но как? Взяли две пайки, разрезали, насыпали туда чернильный карандаш, закрыли и поставили назад на окошко.

      Наутро – развод. Стоят 500 человек, и блатной – тощий, мягкий, как пантера, идет вдоль ряда и смотрит.

      Тут же вохра стоит, наблюдает, что будет дальше. И вдруг блатной видит, что у одного доходяги вся рожа в чернилах.

      – А, сука! – блатной бросается на него, как леопард. Тот бежать, урки за ним.

      Били и ногами, и руками, и палками. Доходяга кое-как добежал до палатки, лезет внутрь, а изнутри его бах – поленом по голове. Только ноги снаружи: дрыг-дрыг. Все, убили человека. А развод пошел своим путем: подумаешь, доходягу забили.

      Через несколько дней вижу – доходяга СКАЧАТЬ