Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. Мишель Фуко
Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы - Мишель Фуко страница 25

СКАЧАТЬ но одновременно запретную жертву. Созывая толпу для манифестации своей власти, суверен краткое время терпел акты насилия, воспринимавшиеся им как знак верности, но строго ограниченные его собственными привилегиями.

      И именно тогда народ, привлеченный зрелищем, которое устраивается для его устрашения, мог выплеснуть свое отвержение карательной власти, а иногда и пойти на бунт. Препятствовать казни, расцениваемой как несправедливая, вырвать осужденного из рук палача, добиться помилования силой, даже преследовать палачей и нападать на них и, конечно, проклинать судей и роптать против приговора – все это входит в число действий народа, которые вклиниваются в ритуал публичной казни, мешают ему и часто расстраивают его порядок. Естественно, это часто происходит по отношению к осужденным за бунт: таковы беспорядки после известного дела о похищении детей, когда толпа хотела помешать казни трех предполагаемых бунтовщиков; их должны были повесить на кладбище Сен-Жан, «поскольку там мало аллей, а значит, и процессий, требующих охраны»[93]. Напуганный палач отвязал одного из осужденных, лучники стали стрелять. Это повторилось и после хлебных бунтов 1775 г., и в 1786 г., когда поденщики совершили поход на Версаль и попытались освободить своих арестованных товарищей. Но кроме этих случаев, когда волнения разгорались еще до вынесения приговора и по причинам, далеким от мер уголовного правосудия, имеется много примеров, когда бунты были вызваны непосредственно приговором или казнью. Малые, но бесчисленные «эшафотные страсти».

      В самых элементарных формах такие беспорядки начинаются с подбадриваний, а иногда и приветствий, сопровождающих осужденного в ходе казни. Во время долгого вождения по улицам осужденного поддерживает «сострадание добрых и отзывчивых, а также хлопанье в ладоши, восхищение и зависть дерзких и ожесточенных»[94]. Народ толпится у эшафота не просто для того, чтобы увидеть страдания осужденного или разжечь ярость палача, но и для того, чтобы услышать человека, которому больше нечего терять и который проклинает судей, законы, власть, религию. Публичная казнь допускает миг разгула осужденного, когда для него нет более запретного и наказуемого. Под защитой неминуемой смерти преступник может сказать все что угодно, а зрители приветствуют его. «Если бы существовали хроники, тщательно фиксирующие последние слова пытаемых и казнимых, если бы достало мужества перечесть их все, даже если бы просто спросили презренную чернь, что толпится вокруг эшафотов из жестокого любопытства, то стало бы ясно, что ни один из привязанных к колесу не умирает, не обвинив небо в нищете, толкнувшей его на преступление, не упрекнув судей в варварстве, не прокляв сопровождающих его служителей алтаря и не кощунствуя против Бога, чьими орудиями они служат»[95]. В этих казнях, призванных демонстрировать только устрашающую власть монарха, имеется карнавальная сторона: роли меняются, власти осмеиваются, преступники превращаются в героев. СКАЧАТЬ



<p>93</p>

Marquis d’Argenson, Journal et Mémoires, t. VI, p. 241. См.: Barbier, Journal, t. IV, p. 455. Один из первых эпизодов этого дела весьма характерен для народных волнений против уголовного правосудия в XVIII веке. Генеральный лейтенант полиции Беррье приказал задерживать «непослушных и лживых детей»; жандармы соглашались возвращать их родителям «только за выкуп»; говорили, будто детей отнимают на забаву королю. Толпа изобличила одного доносчика, убила его «крайне бесчеловечно» и, «когда он умер, приволокла на веревке, обвязывающей шею, к дверям господина Беррье». Доносчиком был вор, которому грозило колесование вместе с его сообщником Раффья, если бы он не согласился стать осведомителем; полиция заинтересовалась им, поскольку он знал всю подоплеку дела, и его «очень ценили в этом новом качестве». Данный пример представляет интерес в нескольких отношениях: перед нами восстание, вызванное сравнительно новым средством подавления – не уголовным правосудием, а полицией; пример делового сотрудничества между деликвентами и полицией, ставшего обычным начиная с XVIII века; бунт, в котором народ берет на себя казнь осужденного, незаслуженно избежавшего плахи.

<p>94</p>

H. Fielding, An inquiry, см. в: The Causes of the late increase of Robbers, 1751, p. 61.

<p>95</p>

A. Boucher d’Argis, Observations sur les lois criminelles, 1781, p. 128–129. Буше д'Аржис был советником в Шатле.