– Вот и ваш ответ», – сказал я. – Вы дважды допустили одну и ту же ошибку. Сейчас я сам проверю.
Но когда я повторил простую процедуру в лаборатории, я убедился, что она не ошиблась. Только ученый поймет, какое возбуждение я испытал, сравнивая четыре пробирки с образцами, подтверждавшими ее результат. Я уже мысленно писал статью для «Журнала Медицинской ассоциации.»
Но тут я понял, что результат моих испытаний означает буквально смертный приговор для моего друга. Он единственный, насколько известно науке, обладатель такой группы крови, и это становится петлей на его шее. Если в течение получаса ему не сделать переливание крови, его не спасти. А найти для него донора невозможно.
Но такой донор есть. По какому-то жуткому совпадению, по безумной случайной удаче этот донор – бродяга. Я не знал, насколько серьезно он ранен, но я не сомневался, что отнятие у него жизненных сил может резко уменьшить его шансы на выздоровление.
Нет. Это исключено. Принципы медицинской этики запрещают взятие его крови. И все законы тоже. Если он умрет в результате операции, я стану убийцей.
Когда я вернулся в операционную, Эдит встала от неподвижно лежащего Ламберта.
– Очень плох, – прошептала она. Лицо у нее осунулось, Веснушки на переносице ее курносого носа ярко выделялись на фоне бледной кожи. Глаза, вопросительно устремленные на меня, были больше не золотисто-каштановыми, но темными от отчаяния. Она сейчас была далека от идеала сестры, для которой борьба с болезнью и смертью – вопрос лишенной эмоций рутины.
– Вы были правы», – сказал я ей. – Найти донора с такой же кровью, как у Хью Ламберта, невозможно.
Она медленно сжала руками край стола. И сказала без выражения:
– Бродяга.
Я покачал головой.
– Нет. Я не имею права выбирать между ними.
– Права!
Уголки ее рта дернулись в улыбке, более горькой, чем слезы.
– Разве вы имеете право поступать по-другому? Посмотрите на них.
Мой взгляд перешел от Ламберта, с его сильными конечностями, сильным подбородком, на развалину на диване.
– Подумайте, что они могут дать миру. И скажите, что вы не имеете права сделать выбор.
Этот мокрый каркас, подумал я, бесполезен для себя самого и для человечества. А другой уже внес огромный вклад в науку с границ цивилизации. И достигнет еще большего – если будет жить.
Я снова посмотрел на нее и прочел в ее взгляде вызов: будь человеком, а не научной машиной.
– Медицинская комиссия, – слабо попытался я оттянуть решение. – Закон. Если бродяга умрет…
– Если он умрет, только мы двое будем знать почему.
Я принял решение. Не в словах, а в почти невольном знаке согласия. Только впоследствии я подумал, а почему сам бродяга не сказал ни слова, но, когда я об этом подумал, у меня СКАЧАТЬ