«Машина для пыток – ты в ней ещё один винтик.»
Ничтожная гайка, винтик, саморез или подшипник – ты ничтожество, работающее в соответствии с правилами машины, которую запрограммировал Великий Архитектор, не соответствующий, конечно, в данной интерпретации тому, что называл таким же именем поэт и художник Ульям Блейк. Добросердечный Демиург? Абраксас? Справедливый Отец? Или Бессердечный Инженер, проектирующий свой механизм? Большая часть существующего искусства, понимая того или нет, была направленна на выделение и глубокое рассмотрение тех или иных функций этой Машины. Условных «скриптов», по которым она работает, несоизмеримой множество, стремящееся к бесконечности. Один из интереснейших принципов работы заключается в том, что любой «абсолютно счастливый» человек, отрицающий факт существования мира в парадигме несчастья, будучи биографически на девяносто девять целых и девять, девять, девять, девять… И так далее каких-либо N-ых удачливыми, счастливым и успешным, содержит в этом ничтожном проценте или одной N-ой этого процента такую информацию, которая может обесценить все остальные проценты его жизни – один миллилитр яда может убить пятисоткилограммовое животное.
Я хочу сказать этим, наверное, самому себе, что я не в депрессии, не во фрустрации и тем более не в прострации. Я замотивирован в изучении жизни через её наиболее вопиющее выражение – через болезненный абсурд.
Мира ожидала меня дома ещё с обеда этого дня. Хозяйка квартиры давно привыкла к ней, направляя свою благожелательную энергию на мою возлюбленную, против чего та, конечно, не выступала против, скромно принимая это отягощающее внимание. Мира была лишь чуть младше меня, но визуально она была из тех девушек, что всегда спрашивают о паспорте при покупке алкоголя: невысокая, немного болезненно худощавая, миловидной комплекции и со слегка детским лицом. Какую бы форму ни приняла её мимика, когда она смеялась или плакала, когда скорбела или сияла от радости – всегда она выглядела слишком мило для того, чтобы быть существующим человеком. Порой мне казалось, что она лишь плод моего воображения. Иногда я думал, что жизнь не может быть так добра ко мне. Обычно Мира старалась выглядеть загадочно-мрачной персоной: на таких обычно смотришь и думаешь «Что же у них в голове? Отчего они такие мрачные?». Не знаю, получалось ли у неё провернуть свой план, но на меня это не работало: если я смотрел на неё, то улыбался, чтобы она улыбнулась мне в ответ. Жан, когда первый раз увидел её, сказал мне: «Какая-то зажатая и необщительная, похожа на ребёнка. Как ты вообще с ней сошёлся?». Всё просто: я видел намного больше, чем видел он, но смотрели мы на одного и того же человека. В её серо-зеленых глазах СКАЧАТЬ