Юркие люди. Анна Лужбина

Чтение книги онлайн.

      – А-а-а… Кохэку!

      – Кохэку. Еще можно зайти к Арслану, у него вкусные абрикосы, он поделится с журналистами, а еще расскажет нам про свою любимую бабушку, буви…

      – Кто такой абрикос?

      – Абрикос – такое же вкусное, как лапса, но фрукт.

      Ха-Джун удивленно открывает рот. Я видела, как он ел абрикосы, и не один раз.

      – Двадцать первое августа. Напиши вот тут иероглифами. Две тысячи шесть. «Черкизовская правда» тоже напиши, такими большими буквами, как только можешь.

      Ха-Джун рисует какие-то палочки и кружки.

      – Ха-Джун, какая твоя мечта? – спрашиваю, потому что мне хочется рассказать про свою.

      – Маленькое будущее, большое будущее?

      – Оба.

      – Маленькое будущее – новый фотоаппарат, большое будущее – жениться.

      – А я хочу, чтобы все читали мою газету. В ней будет все, что я обожаю. И я хочу делать газету с тобой. Это будет наша правда, понимаешь?

      Ха-Джун краснеет.

      Мы выходим на улицу и бежим к Кохэку. По дороге нам все подмигивают, кивают, машут. Ли угощает сладкими рисовыми шариками. На базаре можно не думать о еде, а просто идти по улицам и со всеми здороваться. Тетя говорит, что на базаре жить плохо. Я с ней спорю. На базаре хорошо. Базар – это живое существо. Если его любить, то оно любит тебя.

      Кохэку живет рядом, его крышу видно из моего скворечника. Он торгует разбитыми вазами. Кохэку – единственный японец на весь базар. Говорит, у него была жена-китаянка, но им пришлось уехать, потому что китаянка – это китаянка. Больше он ничего про нее не говорит, только молчит с закрытыми глазами. Когда они переехали в Россию, жена умерла, а Кохэку стал склеивать осколки ваз в новые вазы, а швы выделять золотой краской.

      – Это кинцуги, – объясняет Кохэку. – Кинцуги – ух!

      Руки у него белые, пальцы тонкие, кисточка размером со спичку. Я смотрю, а Ха-Джун зарисовывает. Делает одну фотографию (экономит пленку). Я пытаюсь придумать вопрос, но не могу отвлечься от рук Кохэку, потому что они кажутся ненастоящими. Я не знаю, сколько Кохэку лет, он похож на старика-ребенка. Кохэку склеивает осколки чаши так ловко, будто они сами этого хотят.

      – Это, конечно, красиво, но ведь это сложнее, чем сделать новую вазу? – спрашиваю наконец я. – Это ведь битые вазы, в чем твой секрет?

      Я очень люблю этот вопрос, всегда его задаю. В чем твой секрет?

      – Нет битое, – говорит Кохэку. – Лишнее – нет. Сломанное – нет. Вот секрет.

      – То есть такие вазы тебе больше нравятся?

      – Простая чаша – сто рублей. Такая чаша, – Кохэку поднимает ту, над которой работает, – три тысячи рублей.

      Мы делаем еще одну фотографию, и я даю задание Ха-Джуну к концу недели проявить пленку. Ха-Джун вытаскивает из кармана блокнот и рисует в нем квадратик и палочки.

      – Фи-ло-со-фи-я, – по слогам выговаривает Кохэку и медленно моргает. – Хотите еду? Я буду СКАЧАТЬ