– Короче, приезжих разбирают как горячие пирожки! – заключает Финли.
– Так, – первым спохватывается Боуи. – Раз никто не прочь поболтать, предлагаю собраться вечером и напиться. За пополнение в нашей замечательной компании. – Он указывает на меня вилкой.
– А вечер, Боуи, у тебя во сколько? – подозрительно щурится Элейн. – Как обычно, в девять-десять?
– Нет, по случаю официального освобождения от Кайеда я уйду вовремя. Клянусь.
В этот момент он торжественно бьет себя в грудь открытой ладонью и кланяется, чем опять вызывает дружный смех. Я закусываю губу, осознавая, что если бы не чертова графа о конфиденциальности, то пригласила бы Клинта – и никаких проблем. А так получается, что я оставляю его одного уже во второй день.
В этот момент я ощущаю свербящее чувство чужого взгляда и оборачиваюсь. Через несколько опустевших столиков от нас сидит Сибил и смотрит. Не нужно долго думать, чтобы понять: ей очень непросто быть пусть и самой близкой к боссу фигурой, но ужасно одинокой. Похоже, ей не хватает ребят и компании. А еще, похоже, она думает, что я заняла ее место.
И это она еще не знает о вчерашнем предложении Эперхарта. Спорю, даже если оно шуточное, Сибил бы не оценила.
– Валери, идешь?
– Да, с удовольствием, – отвечаю я, утешая себя тем, что Клинт прекрасно понимал, на что подписывается, переезжая со мной ради моей работы на остров, где нет ни одной знакомой души. Мне это нужно.
Мы с мамой были по-настоящему близки. Я могла рассказать ей все. Потому, когда выяснилось, что многолетняя работа под палящим солнцем на месторождениях нефти привела к меланоме, я была раздавлена больше, чем она. По-моему, мама раньше врачей поняла, что родинка на ее спине не совсем обычная. Она довела очередной проект и обратилась к врачам. Опухоль проникла слишком глубоко, пустила метастазы. После постановки диагноза мама прожила еще три года, два из которых ей требовался постоянный уход. Только мамина мудрость и поддержка Клинта помогли мне не сломаться в это тяжелое время.
Теперь определенно не помешает вспомнить, как это – жить для себя. Последние полгода маминой жизни я даже не виделась с друзьями, а после смерти – тем более. Я и со свадьбой спешила, чтобы мама знала: я не одна в этом мире. Мне казалось, ее должно утешить, что я остаюсь не одна, но нет. Она была верна себе до последнего, повторяя, что Клинт – не мое. На вопрос «Почему?» она всегда лишь загадочно улыбалась и отвечала: «Ты для него не горишь». Я недовольно сопела, но не спрашивала, что это значит. А для отца, который бросил маму с ребенком, она, значит, горела? Не лучше ли довериться человеку, который будет о тебе заботиться?
Вернувшись на свое рабочее место после воспоминаний о маме, я вынуждена какое-то время собирать себя по кусочкам. Поэтому на письмо Кайеду уходит больше времени, чем я рассчитывала. Приходится несколько раз дергать Боуи с сопутствующими вопросами и дожидаться пояснений. СКАЧАТЬ