Зримые голоса. Оливер Сакс

Чтение книги онлайн.

Для обозначения этого феномена Райт пользуется фразой Вордсворта «музыка глаз», даже если в этих случаях видимое не сопровождается звуковыми фантомами, и часто это словосочетание используют и другие глухие писатели для обозначения визуальных рисунков и их красоты. Особенно часто им пользуются для обозначения повторяющихся мотивов («рифм» или «согласований» и т. д.) в поэзии на языке жестов.

Конечно, в природе существует «согласие» ощущений – предметы издают звуки, их видят, осязают, нюхают. Звуки, вид, тактильное восприятие и запах идут рука об руку. Это соответствие устанавливается в чувственном опыте по ассоциации. Обычно мы не осознаем это соответствие, однако мы очень удивляемся, если какая-то вещь, например, начинает звучать вне соответствия со своим видом – в случае если наши чувства дают сбой. Но мы сразу осознаем соответствия разных чувств, если либо лишаемся одного из них, либо резко приобретаем. Так, Дэвид Райт «услышал» речь в тот момент, когда лишился слуха; один из моих пациентов, у которого внезапно развилась аносмия, ощущал запахи цветов всякий раз, когда их видел (Сакс, 1985). Больной, описанный Ричардом Грегори («Случай восстановления зрения после ранней слепоты», Грегори, 1974), смог сразу определять время по часам, как только впервые их увидел (больной был слеп от рождения). Прежде он определял время на ощупь, касаясь пальцами стрелок часов, у которых было снято стекло с циферблата. Как только больной стал видеть, он сразу научился переводить свое тактильное ощущение в зрительное.

Это восприятие (естественно, воображаемое) «фантомных голосов» при чтении с губ очень характерно для глухих, оглохших после усвоения естественного языка на слух, то есть для тех, для кого речь (и внутренняя речь) была когда-то слуховым переживанием. Эти звуки не «воображают» в обычном смысле этого слова, но скорее автоматически «переводят» визуальный опыт в его слуховой коррелят, основанный на опыте и ассоциации, – этот перевод имеет свою неврологическую основу, экспериментально подтвержденную связь слуховых и зрительных областей мозга. Этого, естественно, не происходит у больных, утративших слух до овладения естественным языком и речью. У таких глухих нет опыта слуха, на который можно было бы опереться. Для них чтение с губ, как и обычное чтение, является чисто зрительным опытом; они видят движения губ, но не слышат голос. Нам, слышащим людям, практически невозможно себе представить такой визуальный голос так же, как людям, которые никогда не слышали звуков, невозможно представить себе звучащий голос.

Люди, страдающие врожденной глухотой – это следует обязательно добавить, – могут обладать обширными познаниями в письменном английском языке, могут помнить наизусть всего Шекспира, несмотря на то что этот язык для них не звучит, он не говорит с ними звуком, он говорит с ними чисто зрительно; они не слышат, они видят «голоса» слов.

Когда мы читаем или воображаем, что с нами кто-то говорит, мы слышим голос своим внутренним ухом. Но что чувствуют люди, страдающие врожденной глухотой? Как они воображают себе голоса? Клейтон Валли, глухой поэт, сочиняющий на языке жестов, когда к нему приходит стих, чувствует, как его тело производит мелкие жесты, то есть он говорит сам с собой своим собственным голосом, который он способен воспринять. Но как быть с воображением чужих голосов, со сновидениями и галлюцинациями? Безумцы часто слышат голоса, чужие голоса, обвиняющие, изводящие, обманывающие. Страдают ли глухие, если они сходят с ума, от привязчивых зримых голосов? И если да, то как они их видят? Видят ли они висящие в воздухе жестикулирующие руки? Или перед их внутренним взором появляется жестикулирующий призрак? Я так и не смог ответить на этот вопрос. Так же трудно, например, заставить проснувшегося человека отчетливо вспомнить, что и как ему снилось. Он что-то узнал во сне, но получил ли он эту информацию зрительно или на слух, он, как правило, вспомнить не может. До сих пор было проведено очень мало исследований о галлюцинациях, сновидениях и языке глухих.

Вопрос о том, каким образом поздно оглохшие люди могут продолжать «слышать», аналогичен вопросу о том, как поздно ослепшие люди могут продолжать «видеть» и продолжают – наяву и во сне – жить в визуальном мире. Самая поразительная автобиография такого слепого была написана Джоном Халлом (1990). «В первые два года моей слепоты, – пишет он, – когда я думал о знакомых мне людях, они распадались на две группы: людей с лицами и людей без лиц. Люди, которых я знал до потери зрения, имеют лица, те, с кем я познакомился потом, лиц не имеют. С течением времени доля безликих стала расти». У Халла было живое зрительное представление о тех людях, которых он знал до того, как потерял зрение, он явственно видел своих собеседников во время разговора, хотя их образы были фиксированы в прошлом и поэтому с годами устаревали. При встречах с другими людьми, о которых у него не сохранились зрительные воспоминания, у Халла периодически возникали неустойчивые зрительные «проекции» (возможно, аналогичные слуховым «фантомам» Райта и фантомным ощущениям ампутированных конечностей; такие сенсорные призраки создаются мозгом, когда он внезапно лишается нормальных сенсорных входов).

В целом Халл чувствовал, что по мере того, как проходили годы, он все больше и больше впадал в то, что сам он назвал «глубинной слепотой». Он все меньше и меньше помнил, представлял себе зрительные образы, да, в общем, и перестал в них нуждаться. Он постепенно стал «видеть всем телом». Он жил теперь в автономном и совершенном мире телесных ощущений: осязательных, обонятельных, вкусовых и, конечно же, слуховых. Причем все эти чувства значительно усилились и обострились. В речи он продолжал использовать зрительные образы и метафоры, но теперь они действительно стали для него всего лишь метафорами. Вероятно, те, кто поздно оглох, тоже могут терять воспоминания о слуховых образах, все больше и больше погружаясь в исключительно визуальный мир «глубинной глухоты». Когда Райта однажды спросили, хотел бы он сейчас вернуть себе слух, он ответил, что нет, так как сейчас его мир и без этого совершенен.

Таков стереотипный взгляд, не вполне, впрочем, верный. Люди с врожденной глухотой не чувствуют «безмолвия» и не жалуются на него, точно так же, как слепые не видят «тьму» и не сетуют на нее. Это лишь наши проекции или метафоры их состояния. Более того, люди, страдающие тяжелейшей глухотой, могут слышать самые разнообразные звуки и превосходно ощущают вибрацию. Эта чувствительность к вибрации может стать дополнительным чувством. Так, например, Люси К., несмотря на то что она практически ничего не слышит, различает звучание «пятой струны», если кладет руку на рояль, и узнает по телефону голоса людей при значительном усилении громкости. В обоих случаях она воспринимает вибрацию, а не звук. Развитие вибрационного чувства как дополнительного средства восприятия в какой-то степени аналогично развитию «лицевого зрения» (когда слепые используют лицо как эхолокатор для получения звуковой информации) у слепых.

Слышащие люди воспринимают звук или вибрацию: так, очень низкая нота «до» (ниже диапазона фортепьянной первой октавы) может восприниматься человеком либо как очень низкий звук «до» или беззвучная вибрация с частотой 16 колебаний в сек. Если спуститься еще на октаву ниже, то будут восприниматься только колебания. Если же подняться на октаву выше, то есть заставить струну колебаться с частотой 30 колебаний в сек., то это будет восприниматься как чистый звук без вибрации. Восприятие «тона» в звуковом диапазоне является своего рода синтетическим суждением или конструктом нормальной слуховой системы (см. книгу Гельмгольца «Восприятие тона», написанную в 1862 году). Если же создание такого конструкта невозможно, например, у глухого, то происходит расширение диапазона восприятия вибрации; этот диапазон смещается вверх, в область, которую слышащие люди воспринимают как чистые тоны. Такое расширение может достичь середины музыкального или речевого частотного диапазона.