– Виктор Иванович, а с кем дружил Берсенев?
Участковый пожал плечами.
– Да ни с кем он не дружил. Поговорить мог с любым, мы вот, например, часто общались. Но это все отвлеченные темы, он никогда про себя ничего не рассказывал.
– Не знаешь, воевал он? – Степанов сел за письменный стол и выдвинул верхний ящик. Понятно, после обыска вряд ли сохранилась последовательность бумаг, лежащих в нем, но попытаться можно. Он достал стопку листов, исписанных мелким почерком, и пробежал один по диагонали.
– Нет, капитан, никогда разговоры на тему войны даже не поднимались. Обычно он уезжал куда-то на майские. Я так и думал, что он встречается с однополчанами.
Степанов постучал пальцем по стопке листов.
– Ты смотри, о чем он писал. Рукопись Войнича. Слышал о такой когда-нибудь?
– Нет, первый раз слышу. – Участковый подошел поближе и тоже заглянул в написанное. – Что за рукопись такая?
– Недавно только про нее читал в «Совершенно секретно». Это одна из загадок последних столетий. Автор неизвестен, это понятно. Но никто не знает, на каком языке она написана и что в ней сказано.
Степанов вчитался. Скромный библиотекарь Николай Павлович Берсенев легко и непринужденно погружался в толщу веков, рассматривал возможность написания рукописи францисканским монахом Роджером Бэконом и рассуждал о ее содержании. Он был уверен, что это один из алхимических текстов, раскрывающих сущность энергии кадуцея – жезла Гермеса Трисмегиста. Берсенев шел дальше и связывал неизвестный язык с шифром на иврите.
Библиотекарь уверенно приводил аргументы, что рукопись Войнича – это практическое пособие по управлению энергией на основе древнего учения каббалы. Точнее, ее лурианского течения. Рабби Ицхак бен Шломо Ашкенази Лурия. Степанов выхватил знакомые слова – Адам Кадмон, Зоар или Сефер ха-зохар, Книга сияния и понял, что если сейчас начнет в это погружаться, то ему и недели не хватит. Но, по крайней мере, ему стал более-менее понятен образ мыслей убитого.
Он полистал другие рукописи в письменном столе и только укрепился в своем мнении. В них мелькали имена и названия, смутно знакомые Степанову – рабби Шломо Ицхаки, Раши, Танах, сефарды, ашкеназы, Трисмегист, философский камень… Насколько он мог понять, интересы Николая Павловича Берсенева лежали в области толкования различных течений иудаизма, эзотерических учений и практических изысканий в области алхимии.
– Виктор Иванович, а ты как думаешь, может, он в секте какой-то состоял? Ничего такого не замечал за ним?
Участковый засмеялся.
– Нет, капитан, вот уж точно не мог Берсенев сектантом быть. Я, конечно, впрямую не спрашивал, СКАЧАТЬ