Плутовской роман в России. К истории русского романа до Гоголя. Юрий Штридтер
Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу Плутовской роман в России. К истории русского романа до Гоголя - Юрий Штридтер страница 29

СКАЧАТЬ произведения. Оно же, равным образом пародируя и полемизируя, обращается против патетически-вычурного стиля – знаменитого, ранее уже упомянутого «Roman comique» («Комический роман») Скаррона[306].

      Это «умаление» переносится с собственной личности и на своё произведение. Правда, книга не столь уж вредна, но, несомненно, также не приносит и пользы и едва ли пригодна для исправления нравов[307]. С помощью этого поворота автор дистанцируется ещё отчетливее, чем посредством самоуничижения, от привычек, обычных тогда в русской прозе. Формула «моральной пользы» и «улучшения нравов», которую Чулков подхватывает здесь в негативном контексте, обнаруживается почти в каждом предисловии русской прозы XVIII в.[308] Даже переводчики очевидно фривольных, чтобы не сказать скабрезных романов почти никогда не упускают случая подчеркнуть в своих предисловиях, что описанные эпизоды должны служить только предостережению и поучению, и что целью автора по сути дела являлись только мораль и «улучшение нравов»[309]. Эта склонность оказывается настолько всеобщей, что русские исследователи представляли точку зрения, согласно которой «морализаторская» черта – наиболее яркий признак всей русской прозы, даже всей русской литературы того периода[310]. При этом данная тенденция в России не шла на убыль, а постоянно росла. После 70-х гг. она усилилась благодаря изменению направления в политике Екатерины, становилась всеобщей, когда цензура послеекатерининского времени делала «моральную пользу» книги главной предпосылкой её публикации[311], и достигла в романе 1820-х гг. своего рода кульминации.

      Тем большее внимание обращает на себя поэтому то обстоятельство, что автор «Пересмешника» в своём предисловии выражает другую позицию. Он не хочет писать объёмистое произведение, улучшающее нравы; он хочет развлекать и побудить к смеху, ведь, как он рассуждает, человек – это смешное и смеющееся, осмеивающее других и само осмеиваемое живое существо. Дословно говорится следующее: «Человек, как сказывают, животное смешное и смеющееся, пересмешающее и пересмешающееся: ибо все подвержены смеху и все смеемся над другими»[312]. Эта формулировка интерпретирует название целого произведения: «Пересмешник», или – если есть намерение воспроизвести дословный смысл, в немецком языке необходимый для игры слов – делающий смешным, осмеивающий, высмеивающий.

      Итак, если автор своим «Пересмешником» преследует сатирические намерения, то не в духе сатиры, бичующей пороки, страстно борющейся за улучшение нравов, а ради развлечения, насмехающегося над всеми слабостями, включая и собственные. Ведь и сатир, которого он в мифологическом сне освобождает в конце предисловия – это не взрослый, коварный возмутитель спокойствия, а беспомощный, хнычущий как дитя сын Пана. И перо, которое автор получает в мечтах от Юпитера для спасения маленького сатира, должно только благодаря длительному писанию ставновиться всё более ловким, так что это СКАЧАТЬ



<p>306</p>

Роман Скаррона был переведен на русский язык в 1763 г., т. е. за три года до появления «Пересмешника». Другие издания последовали в 1788 и 1802 гг. Чулков знал Скаррона и, очевидно, испытал его влияние также при работе над «Пересмешником», как явствует из отдельных параллелей и упоминания Скаррона по имени в тексте «Пересмешника» (ср. ниже).

<p>307</p>

Самое главное, признаваемое автором за своим произведением, состоит в том, что написанное им может послужить «полезному препровождению скучного времени», если его вообще прочитают. («Пересмешник». С. 89.)

<p>308</p>

Ср. упомянутое в прим. 82 собрание русских предисловий XVIII в. и прим.64.

<p>309</p>

Так, например, в «Faublas» (в русском переводе («Приключения шевалье де Фобласа») Луве де Кувре, принадлежавших в России на исходе XVIII в. к числу наиболее любимых галантных романов и отчасти довольно неприличных. Первый русский перевод появился уже вскоре после французского оригинала, в 1792 г. Другие издания последовали в том же 1792 году, затем в 1793 и 1806 гг. (так у Сопикова, в то время как Смирдин датирует 1805 г.).

<p>310</p>

Ср. рецензию В. Истрина на «Очерки» Сиповского (см. примечание 23 введения). С. 148.

<p>311</p>

Так, министр народного просвещения Разумовский, в компетенции которого находилась цензура, направил в 1814 г. письмо всем цензурным службам, в котором со всей определённостью говорилось: «Какое бы ни было литературное достоинство романов, они только тогда могут являться в печати, когда имеют истинно нравственную цель». По поводу причин этой позиции министра см. высказывания о запрете «Российского Жилблаза» в 6 главе.

<p>312</p>

«Пересмешник». С. 90.