Петербургские трущобы. Том 1. Всеволод Крестовский

Чтение книги онлайн.

      Немка подала то и другое. Княжна села к столу и написала две записки: запечатав, она отдала их горничной, с приказанием отправить тотчас же на городскую почту.

      – И как это вы, право, так, до последней минуты ходили! – удивлялась немка, укладывая больную в постель.

      – Я ничего не знала… я думала, еще не время… Сегодня утром внезапно почувствовала, и то она мне сказала, а я и не знала бы, – ответила княжна, указав на Наташу.

      Немка вышла из комнаты сделать необходимые приготовления.

      – Она знает, кто я такая? – шепотом спросила княжна по-французски.

      Горничная отрицательно покачала головою.

      – Ты как ей сказала?

      – Сказала, что вы просто так… девушка среднего круга, что надо скрыть от родных… ну, и ничего.

      – Она не расспрашивала больше?

      – Тридцать рублей дала в задаток, так и спрашивать не стала: «Это нам все равно», – говорит.

      – Ну слава Богу!.. Только что-то будет дома, как нынче вечером Шипонина с дочерьми приедет!.. Ведь я сказала, что к ним пойду…

      – Ай, ай, как же вы это так, не подумавши! – заботливо заметила Наташа.

      – Где уж тут было думать! Я себя-то не помнила! Что первое взбрело на ум, то и сказала.

      – Неравно узнают, – продолжала та притворно опасаться.

      – Не узнают, если письмо раньше вечера дойдет; а если и узнают, так…

      Княжна на минуту остановилась в тяжелом раздумье.

      – Лишь бы он любил, а до остальных… Бог с ними! Мне все равно! – добавила она с глубоким и тяжелым вздохом.

      Часов около шести вечера в комнате с закрытыми ставнями, сквозь щели которых слабо пробивался тонкий луч дня и сливался с матовым светом настольной лампочки, впервые раздался крик новорожденного младенца. Больная, услыхав этот первый звук жизни своего ребенка, тоже слабо, но радостно вскрикнула и, изнеможенная страданием и избытком волновавших ее чувств, тотчас же впала в легкий обморок.

      IV

      УДАР ФАМИЛЬНОЙ ГОРДОСТИ

      Просчитав еще около часа по уходе дочери, княгиня встала с места, очень довольная собою и своими «делами». Она была скупа и на деньги, и на платье, и на кусок. Впрочем, приличие всегда соблюдала с отменною строгостью. Кодекс приличий и всемогущее «que dira le monde?»[2] властвовали над душою старухи в равномерной степени со скупостью и скопидомством. Она покорялась им всем существом своим и всем существом трепетала перед роковою силою этого страшного что скажут?.. С тем уж она родилась, те понятия всосала с молоком матери, на том воспитывалась, прожила век свой и под конец почти что на том и помешалась. Ее дом, ее образ жизни, образ мыслей – все это могло служить, на глаза людей и близких, и посторонних, образцом безукоризнейшего приличия, и все это заставляла ее делать неизлечимая болезненная боязнь этого «que dira le monde?». Если бы что-либо в жизни княгини хотя на шаг отступило от установленного кодекса условий и приличий, СКАЧАТЬ