Слово и дело. Книга 1. Царица престрашного зраку. Валентин Пикуль

Чтение книги онлайн.

      – Не ври! Вот тут… веди в покои верхние!

      Апраксин снова пластался перед царем:

      – Ваше величество, смилуйтесь… Женишка моя, старуха… А человек ейный – на што он вам, молодцам экиим?

      – Сказывай – где? – прикрикнул император…

      Упали засовы с дверей. Потаенные. Коптила свеча. Прикованный длинной цепью, сидел на полу белобрысый малый в бархатном кафтане. И держал перед собой флейту – нежную, сладкоголосую.

      – Ты кто? – спросил царь узника. – Музыкант?

      – Нет, – отвечал парень, бренча цепью. – Я есть куафер графини Апраксиной… Землепашец провинции Нарвской, зовут же меня: – Иоганн Эйхлер… А что играю – так скушно мне!

      Ванька Долгорукий цепь поднял с пола.

      – Тяжела, – сказал. – А за што ты в железах сиживаешь?

      – Сижу на цепи, потому как ведаю женский секрет своей госпожи, и боится она, как бы не выдал я!

      – Каков секрет? Говори прямо… Я – царь твой!

      – Парик ей делаю, – ответил Эйхлер, низко кланяясь.

      – Давно ль прикован ты?

      – Пятый уж годочек пошел, как света белого не вижу…

      Царь взялся за цепь, и (длинная-длинная) она повела его из темницы. Змеей уходила цепь под двери спальни графини. Хмельная компания вслед за Петром гуртом вломилась в опочивальню: озорник Долгорукий откинул пуховые одеяла: жмурясь от света яркого, старуха Апраксина сослепу тыкалась в подушки, а голова у нее была – гладкая, как колено…

      – Отомкни цепь, – велел Долгорукий хозяину. – Бабьи секреты не в нашу честь. Мы люди веселые, охотные, а до старух нам дела нету. Прощай, граф! Да отвори конюшни свои – нам лошадь нужна…

      Со двора Апраксиных отъехали уже четверо: позади всех жадно дышал ветром чухонец Иоганн Эйхлер; торчала из-под локтя его флейта – жалостливая…

      На рассвете четыре всадника, пришпоривая усталых коней, тишком въехали в подмосковное имение Горенки.

      Рассвет наплывал со стороны Москвы, сиренево сочился в берегах Пахры-реки, осенял застывшие в покое леса. За окнами старой усадьбы в Горенках вьюжило – мягко и неслышно. Господская домовина, поскрипывая дверьми, угарно дымилась печками спозаранок.

      Алексей Григорьевич князь Долгорукий (гофмейстер и кавалер) с трудом перелез через супругу, что была поперек себя шире, и нехотя зевнул на иконы.

      – Ишь ты, – жене буркнул. – Развалила бока-то… Вставай! Уже кафу варят, чую, быдто в Варшаве живем… О, хосподи!

      Свечной огарок раскис за ночь, в опочивальне было мутно и едко. В одном исподнем князь юркнул в сени, с писком разлетелись перед боярином челядные девки.

      – Я вам… Кыш-кыш! Глаза-то куда растопырили?

      В соседней вотчине князей Голицыных (за рекою, в Пехро-Яковлевском) уже усердно названивали к заутрене. «Богомолы… умники!» – думалось Алексею Григорьевичу, который никого из Голицыных не жаловал: рознь ветхозаветная, СКАЧАТЬ