Тут выстраивалась и третья причина: уход за дедом. Это её долг и обязанность. И уж теперь они будут с ним жить в мире и согласии до скончания его лет. По крайне мере всё, что будет от неё зависеть, она сделает. Создаст для деда максимум комфорта, окружит его заботой и любовью. Глупостей, когда-то пудрившие ей мозги, теперь в ней нет. Хотя в глубине сознания, она те размолвки, скандальчики, скандалы, всё же не считала таковыми. Или почти не считала. Ведь был же в них смысл. В конце концов, проходил же какой-то созидательный процесс. Шлифовался характер, шло понимание того же смысла, формировалось мировоззрение, пусть не мирового масштаба, но и на индивидуальном уровне мир удержать тоже было делом не простым. Но она держала его, а теперь и подавно. В остатние годочки она постарается не омрачать деду жизнь. Да и он намаялся один, поди, остепенился. Теперь ли им не жить душа в душу…
Что касается ностальгии, как четвертой причине, – то это душевное и психологическое состояние, пожалуй, можно отнести к обобщающей. Она всё хорошее и плохое как бы всеобъемлет, фокусирует в одно нечто ёмкое, значимое, влекущее к себе. Если взять детство, до тринадцати лет, то это одна картинка на экране памяти. Если брать юношеские и молодые лета, с девятнадцати и до тридцати, то в памяти уже другая картина. В первом случае – радужная беззаботная, можно сказать, сказочная, если не считать каких-либо мелких сиюминутных огорчений, обид, теперь уже почти забывшихся. Во втором же – весёлая, юморная до слёз и страстная до умопомрачения. Если бы не было первой лубковой картинки, написанной детством, то вторая будоражила бы сознание, лишь при одном её упоминании. И для своего личного благополучия – лучше бы не страдать ею, ностальгией. Вызывает жалость к себе. Особенно к бабушке, к Анне Николаевне. Да и к дедушке тоже, – злости к нему она не испытывала. Его строгость, его придирчивость, его требовательность теперь высвечивались, как нечто даже необходимое.
11
После того, как дедушка выгнал Катерину, Анна Николаевна осталась одна, беспомощная, неухоженная и часто голодная. Никифор Павлович всё также уезжал на фазенду. Уезжал утром, и вечером, если не забывал, возвращался. На сутки, а то и надвое бабушка оставалась, предоставленная сама себе. Ту еду, что он готовил и оставлял на стуле, бабушка сослепу иногда опрокидывала, случалось и судно. Но воду в полиэтиленовой бутылке берегла пуще своего ока, которое, в сущности, ей теперь было не столь нужным. Катя, живя у подруги, до приезда своих родителей, прибегала к бабушке. Просчитывая время, она угадывала отсутствие деда, и ухаживала за ней. Та радовалась её появлению, плакала и говорила ослабевшим языком:
– Ты уж на деда сильно не серчай. Ему ведь тоже нелегко. Твой грех и его гнетёт.
– Мне уже не четырнадцать и даже не пятнадцать лет. Мне уже почти вдвое больше. Это-то он может понять?
– Он-то СКАЧАТЬ