Если последнее, то отходишь на несколько шагов, растопыриваешь руки, и изображая самолет, вбегаешь.
В туалете курить нельзя, могут серьезно навалять. Только в курилке, и только с разрешения. Да и то дается время – например, минута. Как хочешь, так и кури.
Все наши съестные припасы – "хавчик" – а так же сигареты и деньги из нас вытрясли. Оставили мелочь и конверты с тетрадками.
Посещать чипок – солдатскую чайную, – нам тоже не положено.
Нельзя считать дни собственной службы – не заслужили еще. Но мы все равно считаем.
А вот старому ты в любой момент должен ответить, сколько ему осталось до приказа. Проблема – не спутать старого с черпаком. Иначе навешают такую кучу фофанов, что голова треснет.
Ремни затянули нам еще туже, чем в карантине. Пригрозили, что если кто ослабит, затянут по размеру головы. Кое-кому из наших в других ротах так уже сделали. Берется ремень, замеряется по голове от нижней челюсти до макушки, сдвигается бляха и приказывают надеть.
Получается балерина в пачке цвета хаки.
Пилотку тоже заставляют носить по-особому. Не как положено – чуть набок и два пальца над бровью, а натянув глубоко на голову.
Называется – "сделать пизду".
Фофаны раздаются направо и налево.
Но по сравнению с "лосем" это ерунда.
"На лося!" – орет кто-нибудь, замахиваясь кулаком.
Скрещиваешь запястья и подносишь тыльной стороной ко лбу.
В образовавшиеся "рога" получаешь удар. Опускаешь руки и говоришь: "Лось убит! Рога отпали! Не желаете повторить?" Если желают, все повторяется.
Есть еще разновидность "лося" – "лось музыкальный". Медленно скрещивая руки, должен пропеть: "Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь!.." Получив, разводишь руки в стороны и продолжаешь: "Все мне ясно стало теперь!.."
Вторично принимали присягу. На этот раз "правильную". Ночью в туалете.
Выстроили всех со швабрами в руках на манер автомата.
Мы читаем такой текст:
Я салага, бритый гусь!
Я торжественно клянусь:
В самоходы не ходить,
Про домашнюю про хавку
Основательно забыть.
Деньги старым отдавать
Шваброй ловко управлять.
Службу шарить и рюхать
Я клянусь не тормозить,
Стариков своих любить!
Тут мне уже не до силлабо-тоники.
На душе мерзко. Не знаешь, чем все это закончится.
В темном окне я вижу наше отражение. Лысые, в майках, трусах и сапогах. Со швабрами у груди.
Остро пахнет потом и хлоркой. В туалете холодно. Снаружи идет дождь и мелкие капли влетают в раскрытую форточку.
Я, Макс и Паша Секс стоим у самого окна, и наши плечи покрыты холодной влагой. Чуть дальше остальные – Кица, Костюк, Гончаров и Сахнюк. Нет только Чередниченко – того заслали куда-то.
Страшно и противно.
– А теперь СКАЧАТЬ